Вир Гордон Чайлд
Прогресс и археология.
// М.: Гос. изд-во иностр. лит. 1949. 194 с.
Пер. с англ. М.Б. Граковой-Свиридовой.
Предисловие проф. А.В. Арциховского.
Оглавление
Глава I. Прогресс археологии. — 17
Глава II. Добывание пищи. — 33
Глава III. Орудия, механизмы и материалы. — 54
Глава IV. Отопление и жилище. — 86
Глава V. Взаимное общение и распространение культуры. — 106
Глава VI. Погребальные обряды и сооружения. — 139
Глава VII. Жертвоприношения и строительство храмов. — 170
Глава VIII. Результаты прогресса. — 185
Предисловие. ^
Крупнейшей фигурой среди современных археологов Западной Европы является, по общему признанию, Гордон Чайлд. [1] Известность ему создала целая серия ценных конкретных исследований, но научная его индивидуальность определяется не только этим. Из крупных археологов капиталистического мира он один проявляет интерес к широким культурно-историческим проблемам, он один пользуется своей блестящей эрудицией для изучения прогрессивного развития древних культур. На этой основе вырос его знаменательный интерес к советской науке, пропагандистом достижений которой он имел смелость стать.
(5/6)
Перевод его книги «Прогресс и археология» определяется значительностью её содержания. Новейшие открытия археологов многих стран, отражённые в сотнях статей специальных журналов, изложены в этой небольшой книжке и приведены в систему. Здесь много новых сведений по истории сельского хозяйства, орудий труда, жилища, отчасти из истории идеологических явлений и т.д. Не со всеми установками автора можно согласиться. Но Чайлд стремится к материалистическому объяснению исторического процесса, что для западноевропейской историографии является весьма редким исключением, особенно в наше время разгула реакции в буржуазной науке.
Чайлд всегда был прогрессивным учёным. Но по его книгам можно проследить постепенное развитие его материалистических взглядов. Постепенно рос и его интерес к советской науке. Он изучил русский язык и посвятил советским археологическим исследованиям неолита и бронзового века серию статей в ряде журналов. Неоднократно он признавал нашу науку, передовой, притом передовой именно по
(6/7)
применяемому ею методу. Чем дальше, тем резче становились его выступления против господствующих в буржуазной археологической науке реакционных течений: против формальной типологии, миграционизма (объяснения всех изменений культуры переселениями народов, миграциями) и расизма. Он печатно объявил, что экспозиция Эдинбургского музея перестроена им по образцу московского Исторического музея.
В предисловии к своей недавно вышедшей книге «Шотландия до шотландцев» Чайлд пишет: «Наши советские коллеги критиковали, быть может, немного слишком резко, эту идиосинкразию британских доисториков (миграционизм), они показали, как внутреннее развитие обществ может объяснить обширную область археологических фактов. Применение ими марксизма к доистории породило исследования, которые кажутся более историческими, чем перечни вторжений, и солидно обоснованы наблюдениями. Поэтому, когда Общество антиквариев пригласило меня прочесть лекции имени Райнда за 1944 г., посвятив их шотландской доистории, я решился применить к ней метод, так успешно примененный Е.Ю. Кричевским, А.П. Кругловым, Г.В. Подгаецким, П.Н. Третьяковым и другими марксистами к русской доистории». В конце предисловия Чайлд заявляет о своей «признательности русским коллегам, мастерство которых в археологии и марксизме его вдохновило».
(7/8)
В ответ на это в ведущем английском антрополого-этнографическом журнале «Мэн», в февральской книжке за 1947 г., появилась рецензия некоего Стюарта Пиготта, который резко нападает на Чайлда за подчинение опасным влияниям.
Чайлд остаётся до сих пор твёрд в своих не только научных, но и политических симпатиях. В ноябре 1947 г. он выступил в Лондоне на митинге, посвящённом тридцатилетию Великой Октябрьской социалистической революции.
Предлагаемая теперь вниманию советского читателя книга Чайлда «Прогресс и археология» посвящена задачам широкого исторического синтеза и интересна как по материалу, так и по изложению, сжатому и чёткому. Она издана во время войны (1944) и вскоре (1945) вышла вторым изданием. Рисунков автор не даёт, да они для данной темы и не обязательны. Книга эта входит под №102 в известную серию «Библиотека мыслителя» (Thinker’s library), издаваемую свободомыслящими (по крайней мере в вопросах религии) английскими учёными. Книга Чайлда соответствует общим установкам серии; достаточно сказать, что он считает уменьшение влияния религии одним из основных признаков прогресса. Но своё свободомыслие он проявляет не только в вопросах религии. В книге весьма заметно, прямо или косвенно, сказалось влияние марксистско-ленинской теории и советской археологии, то влияние, о котором Чайлд прямо пишет о некоторых своих статьях и в «Шотландии до шотландцев».
(8/9)
Но сказалось это влияние далеко не всюду. Мировоззрение Чайлда эклектично. Основной задачей советских археологов является изучение социально-экономических формаций, а Чайлд в рассматриваемой книге не касается этой проблемы. Он взял шесть тем (добывание пищи, орудия, жилище, взаимное общение, погребения, храмы) и считает возможным трактовать их, почти не затрагивая общественных отношений. Между тем социальные изменения многообразно отразились на развитии любой из шести изучаемых автором областей. Каждая из шести названных глав содержит ряд тонких наблюдений и остроумных замечаний, но закономерностей исторического развития автор не исследует, да и не может исследовать при таком сужении своих задач. Главы об общественных отношениях нет вовсе, а написать её автор мог бы, археологические материалы дают для этой темы довольно много. В последних своих исследованиях Чайлд пытается отойти от такого сужения задач археологии; так, на шотландском материале он стремится изучать древние общественные отношения. Но от широких выводов по этим вопросам он пока воздерживается. Так появились некоторые существенные недомолвки и неправильные выводы в книге «Прогресс и археология».
Особое внимание в этой книге Чайлд уделяет великому историческому перевороту, который он называет «городским переворотом» (urban revolution). Под этим термином он понимает возникновение городов и связанных
(9/10)
с ними культурных явлении, из которых он особо выделяет письменность. Речь идёт о грандиозных социальных изменениях, обозначающих, по классификации Энгельса — Моргана, переход от варварства к цивилизации. Чайлд прямо ссылается по этому поводу на Энгельса и Моргана, но сводит дело к возникновению городов. Он пишет: «Термин цивилизованный, в соответствии с этимологией этого слова, применяется к людям, живущим в городах» (стр. 29). Этимология никогда не имеет решающего значение при истолковании научных терминов (да и применение её здесь спорно: civis по-латыни не обязательно горожанин). Но сам определяющий признак выбран неудачно: ведь возникновение цивилизации было возникновением классового общества. Конечно, города при этом развились неизбежно. Автор красноречиво и интересно пишет о созвездиях городов, но причин появления города, по существу, не касается и о развитии новых общественных отношений не говорит почти вовсе. Причинная связь намечается им неверно: «Количественный рост населения и увеличение числа ремесленников и торговцев породили качественно новое образование — город» (стр. 32). Количественный рост населения сам зависит от социальных условий и первопричиной цивилизации служить не может. Разрушение первобытно-общинного строя, классовая диференциация, развитие рабовладения и появление государства были необходимыми условиями возникновения древних городов; без роста ремёсл, они конечно, не возникли бы, но
(10/11)
самый этот рост неразрывно связан с названными социальными явлениями.
В одном месте вскользь сказано о том же перевороте: «Установился новый экономический порядок; новые классы сели на шею земледельцам» (стр. 50). Но и это не попытка объяснения, речь идёт лишь о следствиях возникновения городов. Цитированное место непосредственно следует за фразой: «В число горожан входили ремесленники, купцы, жрецы, представители власти и даже писцы» (там же). Определение господствующего класса и отношений эксплоатации отсутствует здесь, как и всюду.
Говоря о гончарном круге, автор даёт великолепно подобранный ряд хронологических дат, свидетельствующий о медленности его распространения. Это важное и простое техническое усовершенствование в течение тысячелетий не могло преодолеть границ между цивилизованными народами и их варварскими соседями. Но причины этого явления не раскрыты. Между тем, гончарный круг у всех народов появлялся вместе с гончарным ремеслом, а оно — вместе с классовым обществом. Но автор о ремесле упоминает здесь неопределённо, а о классах, опять-таки, не говорит ничего.
Рабство было экономической основой древней цивилизации, но речи о нём в книге нет не только при описании древневосточного «городского переворота», но даже при характеристике технических достижений античного хозяйства. Однако и история техники не может получить
(11/12)
правильного освещения при таком игнорировании производственных отношений. Приведу пример.
Страницы, посвящённые античным мельницам, содержат ряд ценных замечаний об их эволюции и о новых технических принципах, явившихся вместе с ними. Но о рабстве говорится лишь так: «Мельница сэкономила хозяйке или её рабам, если они у неё были, много часов» (стр. 82). Между тем, это далеко не всё равно. Вращаемые мельницы в IV в. до н.э. распространились именно в силу широкого применения рабского труда, но это же применение рабского труда и задержало дальнейший прогресс. Гениальный изобретатель сложного и качественно нового механизма водяной мельницы, творчески переработавший достижения механики эпохи эллинизма, но не известный нам даже по имени, заложил в I в. до н.э. основы важных отраслей современной техники, но его изобретение распространялось медленно, пока труд рабов был дешевле труда воды.
Чайлд сам указывает на этот исторический факт: «Важно отметить, что вплоть до 400 г. н.э., до упадка римской цивилизации, водяное колесо использовалось мало. Однако от него в значительной степени зависело дальнейшее развитие, приведшее к современному веку машин» (стр. 84). Но Чайлд не даёт должного объяснения этому явлению. С другой стороны: «В раннее средневековье, — пишет он, — водяные мельницы быстро распространились в Европе, так как эта часть света очень богата не-
(12/13)
иссякающими ручьями и реками, способными приводить их в движение» (там же). Очевидно, что причина состояла не в богатстве Европы ручьями и реками; в противном случае: почему их мало использовали римляне? Причина иная. С разрушением Римской империи было ликвидировано рабство, и новые для того времени общественные отношения складывавшегося в Европе феодализма дали возможность применить такие технические усовершенствования, которые не могли получить широкого распространения в условиях рабовладельческого строя.
Среди интересных таблиц, которыми автор иллюстрирует прогрессивность исторического развития, есть таблица: «Размеры поселений и жилищ». Цифры её интересны, но подбор их спорен. В неё автор старался включить «дома рядовых представителей среднего класса». Ни хижин, ни дворцов он не включал. Некоторые дворцы в таблицу всё же попали, но дело не в этом. Подбор цифр произволен, и понятие среднего класса неясно. В таблицу вошли дома богатых рабовладельцев и рядовых горожан, но основная масса жилищ, даже городских, не рассматривается, хотя в этих маленьких хижинах жило большинство населения. Между тем, статистические данные о размерах жилищ интересны для решения вопроса о росте имущественного расслоения.
Приведённые примеры более или менее связаны с занимающим едва ли не центральное место в книге «городским переворотом» и с ана-
(13/14)
лизом его последствий. Но и при изучении предыдущих эпох социальные отношения мало интересуют автора. Описывая хозяйство и быт людей первобытно-общинного строя, автор иногда упоминает об их производственных коллективах (у большинства западных археологов нет и таких упоминаний), но почти ничего не говорит о хорошо известных археологам признаках этого общинного хозяйства. Раскопан целый ряд общих жилищ, для эпохи дикости прослежены приёмы коллективной охоты, для эпохи варварства исследованы коллективные производственные сооружения, общинные скотные загоны и т.д. Большая часть этих открытий принадлежит советским археологам.
С другой стороны, Чайлд в этой книге доводит свое изложение до средневековья, но о смене рабовладельческого хозяйства феодальным даже не упоминает.
Чайлд является противником теории миграций; это делает его точку зрения близкой нам. Миграционизм — объяснение всех крупных исторических явлений древности миграциями, т.е. переселениями народов, а не социальным развитием, тесно связан с расизмом и не имеет ничего общего с подлинной наукой. Марксистская археология не отрицает переселений народов (хотя надо сказать, что происходили они гораздо реже, чем предполагают буржуазные учёные). Но не в этом она видит главное. Движущей силой прогресса она считает не внешние влияния и не миграции, а внутреннее развитие общества.
(14/15)
Чайлд правильно говорит в связи с этим об единстве путей развития человеческих обществ, но основу этого единства составляет не «единообразие человеческих умов» (стр. 108), а единство законов развития материальной жизни общества, законов развития общественного производства.
Следует также отметить, что возникновение земледелия, скотоводства и связанных с ними технических новшеств (керамика, топоры и т.д.), т.е. переход от дикости к варварству, автор неудачно называет «неолитическим переворотом» («neolithic revolution»).
Изолированное рассмотрение технического прогресса значительно повредило книге Чайлда. Интереснейшие факты из истории техники, сообщаемые им, с полной очевидностью требуют выводов о решающем значении социально-экономических сдвигов. Но Чайлд этих выводов не делает. Он лишь упоминает, наряду с усовершенствованиями в технике, «…экономические и социальные изменения, о которых археология может только предполагать и которые являются предметом изучения истории» (стр. 105).
Именно это сужение задач археологии и приводит Чайлда, как это указывалось выше, к ряду неправильных положений.
Археология — часть истории. Она на своём материале должна изучать экономические и социальные изменения в прошлом. На этом пути перед ней открываются широчайшие горизонты. На этот путь, видимо, стремится стать Чайлд в своих последних конкретных исследованиях.
(15/16)
Несмотря на отмеченные недостатки, предлагаемая советскому читателю работа Чайлда, несомненно, представляет значительный научный интерес. Выводы автора основаны преимущественно на новейших археологических открытиях, сделанных в последние десятилетия и мало ещё использованных авторами обобщающих работ. Книга обильно насыщена фактами. На семи печатных листах помещено столько ценных сведений, сколько при обычном изложении не уместилось бы и на семидесяти. От истории многих, пренебрегаемых другими археологами, инструментов до своеобразия погребальных обрядов разных племён, — обо всём Чайлд говорит просто, содержательно и живо. Он даёт ясное представление о современном состоянии вещественных исторических источников.
Советские люди проявляют большой интерес к проблемам истории. Книга Чайлда будет полезна нашему читателю, вооружённому учением марксизма-ленинизма.
Арциховский.
[1] Вир Гордон Чайлд (Vere Gordon Childe) родился в 1892 г. в Сиднее, в Австралии; окончил Сиднейский, а затем Оксфордский университеты. С 1927 и по 1946 г. он был профессором доисторической археологии в Эдинбургском университете в Шотландии. В настоящее время Чайлд является профессором европейской археологии в Лондонском университете.
Широкой известностью пользуются капитальные труды Чайлда «Заря европейской цивилизации» (The
(5/6)
Dawn of European civilization, 2 ed., London, 1939). «Дунай в доистории» (The Danube in prehistory, Oxford, 1929). «Бронзовый век» (The Bronze Age, Cambribge, 1930), «Скейра Брэ» (Skara Brae, London, 1931), «Доистория Шотландии» (The prehistory of Scotland, London, 1939), «Древнейший Восток» (The Most Ancient East, London, 1939), «Доисторические общины Британских островов» (Prehistoric communities of the British Isles, London, 1942), «Шотландия до шотландцев» (Scotland before the Scots, London, 1946).
|