Вир Гордон Чайлд
Прогресс и археология.
// М.: Гос. изд-во иностр. лит. 1949. 194 с.
Глава VII. Жертвоприношения и строительство храмов.
Свойственный только человеку обычай сознательного и при этом сопровождаемого церемониями уничтожения пищи и различных других ценностей не так легко прослеживается с помощью археологических данных, таких, как погребальный ритуал, и поэтому истолкование его путём логических построений неизбежно является ещё более рискованным. Тем не менее, можно восстановить значительную часть истории жертвоприношений и священнодействий.
Даже среднепалеолитические обитатели некоторых пещер в Швейцарских Альпах и Юрском хребте устраивали возле стен в пещерах оградки из камней, напоминающие алтари, в которых они аккуратно раскладывали черепа пещерных медведей — своей основной добычи. Некоторые полевые археологи — производители раскопок — и отдельные комментаторы, привлекая также историко-этнографические данные, рассматривают эти своеобразные склады как одну из форм жертвоприношений.
Во времена верхнего палеолита появляются совершенно определённые свидетельства наличия
(170/171)
жертвоприношений. В конце последнего ледникового периода какая-то группа охотников за северными оленями имела обыкновение каждое лето разбивать стоянку у небольшого заболоченного озера близ Гамбурга. Кости и другие отбросы, остававшиеся от их сезонной стоянки, выбрасывались в озеро, где они хорошо сохранились. Среди них встречаются целые скелеты оленей с камнями, привязанными к ним в качестве грузов. Таким образом, эти охотничьи трофеи уничтожались, а не были употреблены в пищу. Мы можем сказать, что они были «принесены в жертву», и догадываться, что это была первая добыча каждого охотничьего сезона. Это соответствовало бы обычаям, которые в настоящее время существуют у многих примитивных племён.
Естественно, что гораздо труднее археологически установить наличие подобных жертвоприношений, состоявших из зерна и мяса у земледельцев неолита. Вывод о существовании такого обычая можно сделать на основе этнографических данных. Вплоть до 3000 г. до н.э. не имеется прямых подтверждений существования таких жертвоприношений, и даже после этого литературные свидетельства носят гораздо более полный и законченный характер, чем археологические. Но современные «языческие» общества, кроме пищи, «приносят в жертву» различные другие предметы, и археологии также известны очень ранние намёки на такие жертвоприношения.
Путешественники сообщают, что аборигены Южной Америки иногда отрубают один или
(171/172)
два сустава пальца на руке в качестве «жертвы» какому-нибудь божеству, духу или иной таинственной силе. В темных закоулках Гаргасской пещеры в Пиренеях были изображены очертания человеческих рук. Эти силуэты, несомненно, были выполнены в начале верхнего палеолита охотниками на оленей граветтийской или ориньякской группы. Но все руки имеют вид искалеченных, как будто некоторые суставы пальцев отсутствуют. Создаётся впечатление, что эти рисунки ледникового периода знаменуют такое же принесение в жертву частей собственного тела, которое практикуется в настоящее время южноамериканскими племенами. Действительно, кости женщины, погребённой в мезолитические времена вместе с мужчиной в пещере Мурзаккоба в Крыму, доказывают, что несколько суставов её пальцев были сознательно ампутированы.
В верхнепалеолитических обществах Северной Африки существовал обычай насильственно удалять один или два из передних зубов, но, конечно, нельзя установить, производилась ли эта операция в качестве своего рода «жертвоприношения» или из подчинения племенной моде, как у некоторых современных африканских племён. У более развитых обществ неолитической и более поздних стадий такое самоувечье прослеживается реже. Примеры, сообщаемые археологическими источниками, такие, как обрезание у египтян и деформация черепа на Кипре и в южной России, нельзя объяснять исключительно как формы жертвоприношений.
(172/173)
Принесение в жертву различных новых форм богатства, которые с прогрессом цивилизации получили общественное признание, без привлечения письменных источников прослеживается с ещё бо́льшим трудом, за исключением тех случаев, когда оно связано с погребениями и храмами. Тем не менее, датские археологи обычно называют скопления ценного оружия, украшений и утвари в болотах Северной Европы, которые попадали туда в бронзовом и железном веках и даже вплоть до 700 г. н.э., «вотивными» предметами и рассматривают их как своего рода жертвоприношения. В их число входят золотые вазы, слишком тонкие для практического применения, и даже золотые модели судов и других предметов, так что эта теория кажется правдоподобной.
Строительство святилищ и храмов есть само по себе своего рода жертвоприношение, включающее затрату ценных материалов и труда. Но такие сооружения, повидимому, отражают более определённое и конкретное представление о богах или божествах, чем то, о котором мы можем судить на основании лишь простого факта существования жертвоприношений, по крайней мере, в древнекаменном веке. Во всяком случае, строительство сооружений, не предназначавшихся и не приспособленных для жилья или защиты их строителей — людей, было в корне новым явлением, которое не может возникнуть из инстинктов, свойственных зверю или птице. Археологически его можно проследить только начиная со времён неолита, и то очень редко.
(173/174)
Островитяне с Мальты, вооружённые только одними каменными орудиями, строили большие и весьма сложные сооружения или ограды из огромных камней, каждый из которых весит несколько тонн. Большие камни, встречающиеся вокруг мест такого строительства, которым путём обтесывания придавали округлую форму, применялись в качестве катков для передвижения громадных каменных блоков (которые часто бывают красиво орнаментированы, а иногда украшены узорами вроде спиралей и даже барельефами с изображениями различных сцен), — и всё это было сделано с помощью одних только каменных орудий. Внутри святилищ были найдены каменные вазы и маленькие каменные статуэтки толстых лежащих человечков, которые, возможно, были идолами.
Общества, жившие в Британии, вооружённые лишь немногим лучше неолитических жителей Мальты (у них имелось бронзовое оружие), затратили почти столько же труда на строительство знаменитых святилищ Эвбери и Стоунхенджа, не говоря уже о менее известных памятниках, которые соперничают в этом отношении с ещё более ранними каменными курганами, упомянутыми на стр. 159-160. Эвбери представляет собою круглое пространство площадью в 6 гектаров, ограниченное рвом шириною 9 м, вырытым в твёрдой меловой породе на глубину от 6 до 9 м при помощи только кирки из оленьего рога, вдоль наружного края которого идёт вал высотою от 6 до 9 м. Внутренний берег рва был некогда обведён кольцом больших камней,
(174/175)
внутри которого находились три более узких круга, состоявших из ещё более крупных каменных столбов; один из этих столбов всё ещё возвышается на 5 м над землёю. К этим кругам от реки Кеннет вела аллея из монолитов.
Стоунхендж меньше по площади и не производит такого впечатления, но, наверное, на него было затрачено не меньше общественного труда. Одно из входящих в него колец состоит из прочных монолитов своеобразного синего камня, который, по мнению всех геологов, был занесён сюда человеком с гор Призли в юго-западном Уэльсе. Другое кольцо составлено из камней местных пород, но эти камни тщательно отделаны с помощью больших каменных молотов и достигают в длину 855 см. Они поддерживают каменные перекладины весом до 6,75 т каждая, укреплённые на высоте 6 м над землёй. Их, несомненно, втаскивали наверх по специально сделанным земляным уклонам, следы которых были обнаружены при тщательных раскопках. Перекладины прикреплялись к вертикальным подпоркам с помощью пазов и шипов, вырезанных в камне в подражание деревянным строениям того времени.
Эти громадные памятники, которые, несомненно, не предназначались ни для хозяйственных целей, ни для обороны и были неизмеримо обширнее и долговечнее любого современного им жилища, можно без опасений назвать священными, хотя точное их назначение неизвестно. Но после этой ранней вспышки строительства храмов варвары Европы не оставили нам ни одного
(175/176)
«священного строения», которое по величине или основательности могло бы сравниться с громадными крепостями железного века.
На Востоке строительство храмов начинается за 4000 лет до н.э. или около того.
В месопотамской варварской деревне, которая в результате последовательных перестроек (стр. 43) выросла в Тепе Гавра («Великий холм»), близ Мосула, с начала её основания (свыше 4000 лет до н.э.) центр деревни был занят большим зданием, которое, судя по его плану и фундаменту для алтаря, считают храмом или группой святилищ. При каждой перестройке деревни святилища также перестраивались с ещё большей пышностью. Около 3500 г. одно из трёх святилищ, которые группировались вокруг широкого двора и были выкрашены снаружи в разные цвета, по внешнему измерению занимало площадь 17 м на 13 м. Древнейшие города дельты Тигра и Евфрата возникли вокруг подобных же храмов, которые в связи с городским переворотом в экономике переросли в настоящие кафедральные соборы. Один из таких храмов в Эрехе, построенный несколько больше чем за 3000 лет до н.э., уже тогда занимал площадь 72,5 м на 30 м, тогда как другой, хотя площадь его была только 22 м на 17,5 м, стоял на искусственном возвышении из кирпича, или на зиггурате, высотою 10 м. Эти ранние храмы уже были украшены стукковыми рельефами и инкрустациями из раковин и привозного дерева и снабжены алтарями для жертвоприношений и фронтонами для культовых изображений.
(176/177)
Впоследствии в Месопотамии значительная часть нового богатства, порождённого новой экономикой, затрачивалась на расширение и украшение храмов. Они оставались самыми роскошными и величественными зданиями каждого города даже тогда, когда им пришлось конкурировать с дворцами светских правителей. Например, в Уре к 2000 г. до н.э. искусственное возвышение превратилось в трёхступенчатую башню, высотою 18,5 м, имеющую площадь 64,5 м на 42,3 м в основании и, по меньшей мере, 19,5 м на 11,5 м наверху, где стоял высокий храм. Соразмерно с этим низкие храмы также перестраивались в более высокие и более пышные. Даже тогда, когда Ур стал провинциальным городом, вавилонский царь вскоре после 600 г. до н.э. перестроил урский зиггурат, увеличив его и сложив заново из обожжённого кирпича. (Но ещё до этого Сеннахериб выстроил в Ниневии дворец, достигавший размеров 195 м на 139 м.)
Конечно, месопотамские храмы строились не только в качестве «подношений» божеству. При виде алтаря с отходящими от него канавками для стока крови даже археолог, не пользующийся письменными свидетельствами, поймёт, что они служили также театром периодического принесения в жертву «жирных быков», а также, — что становится ясно из письменных текстов, — и других видов пищи и питья. Они обогащались благодаря дарениям, состоявшим из золота, серебра, драгоценных камней и другого рода ценностей. К сожалению, немногие из этих
(177/178)
предметов сохранились до современных раскопок, но литературные источники указывают, что храмы выполняли назначение своего рода банков. Конечно, прежде всего они являлись домами воображаемых божеств. Но таблички, найденные при раскопках внутри храмов, говорят о том, что они служили также школами и библиотеками; письменные источники указывают на то, что ступенчатая башня применялась как обсерватория для астрологов, которые, помимо безуспешного предсказывания будущего, содействовали приспособлению календаря к практическим нуждам земледелия.
Основания храмов занимают подобное же место в развалинах городов бронзового и железного веков и в других частях Передней Азии. В Египте храмы вначале затмевались царскими гробницами, которые, несомненно, являлись тоже храмами божественных царей. Только начиная с 1500 г. до н.э. храмы, посвящённые солнцу и другим божествам, начали превышать размерами и пышностью как дворцы, так и гробницы фараонов, причём период их наибольшего великолепия совпадает с постепенным закатом могущества и богатства Египта, начавшимся вскоре после 1300 г. до н.э. Их превосходство над светскими зданиями кончилось, когда на трон фараонов вступили греческие преемники Александра.
Но если в бронзовом веке в Греции не строили храмов отдельно от дворцов, принадлежавших «царям-жрецам», то в железном веке в большинстве городов самыми большими и кра-
(178/179)
сивыми зданиями были храмы. Даже незадолго до 600 г. до н.э., когда Крит ещё не вышел из периода упадка, в Гортине был построен каменный храм, размерами 19,5 м на 16,5 м. А большой храм Геры на Самосе, воздвигнутый в 517 г. до н.э., всё ещё без помощи блоков и полиспастов (стр. 80), покрывал пространство в 110 м на 53 м. Но общественное влияние греческих храмов должно измеряться не столько их величиной, сколько терпением и вдохновением, приложенными к их украшению. Даже в виде развалин храмы Афин, Пестума и Джирдженти остаются самыми прекрасными из всех зданий средиземноморского мира. И, конечно, когда-то они обогащались благодаря щедрым приношениям набожных прихожан, хотя из их сокровищ только жалкие крохи (брошки и тому подобные украшения и небольшое количество бронзовых сосудов и оружия) остались в добычу современным археологам; золото и серебро были расхищены или другими путями перешли в светское пользование ещё в античные времена. Тем не менее, если храмы классической Греции поглощали больше общественных средств, чем любой другой вид зданий, затраченная таким образом часть, вероятно, была пропорционально значительно меньше, чем в Египте и в Передней Азии во времена бронзового века, так как греческий город пользовался удобствами, такими, как водоснабжение, театр, гимнасия (школа), рынок, административные здания и бани, которых обычно не имел восточный город. В Олинфе и Приене даже частные дома в отно-
(179/180)
шении своей площади стоят ближе к храмам, чем в Лагаше или в Эрехе.
В римские времена разница в этом отношении стала ещё большей. Конечно, в столице и по всей территории империи было воздвигнуто множество храмов, святилищ и алтарей, посвящённых всевозможным богам. Некоторые из них были больше и более замысловато украшены, чем их эллинистические предшественники, но менее красивы. Но, несомненно, по величине и, вероятно, также по роскоши отделки бани Каракаллы и «Циркус Максимус» превосходили любой из римских храмов. Едва ли даже хоть один из них занимал столько места или стоил столько, сколько дома некоторых миллионеров, не говоря уже об императорских дворцах.
Ни христианство, ни ислам не сократили размеров и числа церковных зданий и, вероятно, не уменьшили общественных расходов на них. В средневековой Европе кафедральный собор занимал такое же центральное место в топографии и экономике города, какое занимал Шумерийский храм в Месопотамии бронзового века. Святая София в Константинополе и Синяя Мечеть в Багдаде являются самыми величественными памятниками, сохранившимися от древнего богатства этих столиц. Но из мечетей были удалены как алтарь, так и идолы. Даже в церквах, — хотя археолог как таковой не может решить, являлись ли находившиеся в них иконы и живопись предметами религиозного почитания, — он может видеть, что алтари плохо приспособлены для принесения в жертву быков.
(180/181)
Реформация не поощряла расточительности в церковной архитектуре и во многих случаях удалила алтари и иконы. Для будущих археологов равалины [развалины] протестантских церквей будут выглядеть скорее как молитвенные дома, чем как земное жилище божества, хотя в некоторых из них и будет обнаружено подражание традиционным средневековым формам и убранству.
Пять тысяч лет тому назад большая часть ещё очень скудных излишков, имевшихся в распоряжении общества, тратилась на ублажение богов и покойных царей и на строительство их земных жилищ. Хотя в течение последующих тысячелетий свободные излишки увеличились во много тысяч раз, часть их, расходуемая на такие земные жилища и их убранство, повидимому, значительно уменьшилась. Археолог на этом основании мог бы сделать вывод об упадке религии и богослужения. Историк, привлекающий также литературные свидетельства, придёт к другому заключению: предмет почитания был «одухотворён» и в представлении людей больше не требовал крови быков и баранов и жилища, сделанного человеческими руками. Но у него нет также основания думать, что освободившаяся таким образом часть общественных излишков стала полностью расходоваться на удовлетворение насущных потребностей.
Мы могли бы долго описывать изображения мамонтов и шерстистых носорогов, нарисованные древними художниками в тёмных закоулках французских пещер; женские статуэтки, которые граветтийцы делали из мамонтового бивня,
(181/182)
а их потомки вплоть до наших дней — из глины, камня и алебастра; амулеты, талисманы и ожерелья из раковин каури, волчьих зубов, янтаря, ляпис-лазури, золота, бирюзы, жемчуга или алмазов, за которыми начали охотиться со времён верхнего палеолита; серьги, украшения для носа, шейные обручи, запястья и ножные браслеты, которые в разные времена, начиная с верхнего палеолита, делали из разных материалов: слоновой кости, раковин, глины, бронзы, золота, пасты, железа и стекла; охру, малахит, сажу и другого рода косметику с соответствующими приспособлениями: трубочками для румян, сумочками и баночками для мазей, которые применялись в ещё более древние времена; парики у египтян додинастического периода и первых поселенцев в дельте Тигра и Евфрата и бритвы у первых горожан; сита для процеживания пива, кубки, амфоры для вина, бутылки для настоек и другую посуду для опьяняющих напитков, которая встречается среди памятников, относящихся приблизительно к 3000 г. до н.э.; курительные трубки и чайники; гаремы в египетских гробницах, построенных больше чем за 2500 лет до н.э.; бабки, игральные доски и кости; арены, ристалища и площадки для игры в мяч; флейты, употреблявшиеся ещё мадленцами, к которым впоследствии прибавились барабаны, трещотки, арфы, трубы и рога; театры и галлереи искусств; циркули, весы, счётные доски и реторты; музеи и библиотеки, таблички, папирусные свитки и книги из бумаги; стили, перья и печатные машины.
(182/183)
Я, как археолог, не в состоянии решить, насколько прогрессивны те новые потребности, археологическими указаниями на которые являются все эти предметы, а также проследить какие-либо отчётливые пути, по которым средства их удовлетворения развивались в течение 5 или 50 тысяч лет. Придавали ли раковины каури меньше прелести и самоуверенности кроманьонцу, чем жемчуга — миллионерше? Некоторые авторитеты в области искусства заявляют, что рисунки охотников за оленями никогда позднее не имели себе равных. Другие утверждают, что позднейшая американская архитектура (которая, во всяком случае, 5000 лет тому назад была предвосхищена в архитектуре первого храма в Эрехе) в сущности упадочна, и нам следует возвратиться к классическим образцам Греции (начало развитию которых было, очевидно, заложено в Египте в век пирамид). Никто не в состоянии решить, испытывал ли египтянин додинастического периода больше или меньше веселья, играя в трик-трак, чем какой-нибудь из наших современников, играя в «ту-ап», или представляли ли хеттские соревнования колесниц менее захватывающее зрелище, чем гонки мотоциклистов.
С другой стороны, по прошествии нескольких тысяч лет общества, повидимому, сделали открытие, что дротик с кремнёвым наконечником, тщательно наведённый на цель при помощи копьеметателя, обеспечивал больше мяса, чем самое реалистическое изображение бизона, старательно нарисованное в тёмной пещере.
(183/184)
Очевидно, потребовалось много времени, чтобы люди признали, что навоз, разбросанный по полям, обеспечивает лучший урожай, чем кровь быков, приносимых в жертву на алтарях. Но в Индии и бассейне Средиземного моря люди всё ещё приносят в храмы и часовни посвящения в виде женских фигурок, родословную которых можно смело возвести к граветтийским статуэткам последнего ледникового периода! И в наши дни вы можете купить амулеты, которые, несомненно, так же действительны, как кружочки, вырезанные из человеческих черепов, популярные в неолитической Франции!
Такие предметы ритуала и соответствующие им обряды выражают мысли или, скорее, ощущения наших беспомощных предшественников времён палеолита, живших под гнётом угрозы со стороны неведомого, таящегося в окружавшем их мире, для воздействия на который с помощью более эффективных средств они ещё были недостаточно вооружены. Постоянное пользование ритуальными предметами и повторение обрядов, вопреки каким бы то ни было благовидным объяснениям богословов и торговцев патентованными талисманами, сохранило в застывшей форме умственный уровень, возможно, более древний, чем членораздельная речь или само логическое мышление.
|