А.К. Акишев
Новые художественные бронзовые изделия
сакского времени.
Искусство «звериного» стиля племён Казахстана сакского времени пополнилось новыми оригинальными произведениями: бронзовой пряжкой, на которой представлена сцена терзания пантерами сайгака, и поясной застёжкой с изображением единоборства тигра и верблюда.
Изделия обнаружены случайно в отдалённых друг от друга районах Казахстана и относятся к разным стилистическим направлениям скифо-сибирского «звериного» стиля.
Бронзовая массивная пряжка, анализ которой даётся в нашей работе, изготовлена техникой литья (расстояние между крайними точками 10-13 см). Она найдена Ф.X. Арслановой в Павлодарском Прииртышье (рис. 1, а). [1]
Весьма оригинально композиционное построение этого великолепного образца декоративного искусства племён Западной Сибири. Три «пантеры» (название условное) окружают сайгака. Композиция вписана в равносторонний треугольник, по его углам радиально
(183/184)
расположены фигуры трёх «пантер» в позе «скребущего» хищника, а в центре — сайгак-рогач в агонии. Все три хищника по трактовке идентичны. Их силуэтам придана округлая форма. Линия крупа плавно переходит в завиток. В орнаментальных целях мастер изобразил задние лапы, поджатыми под брюхо. Создаётся впечатление, что «пантеры» свернулись в клубок. Пластическая проработка деталей скупа, но выразительна. Глаз у «пантер» выпуклый круглый, обведён кружком и имеет слезницу. Ухо круглое с раковиной, намеченной ямкой. Угол нижней челюсти очерчен резцом. Кончик морды загибается книзу, он передан в высоком рельефе и отделён наклонной впадиной. Клыки выгравированы, между последним и щекой сделано круглое отверстие. Когтистая передняя лапа выдвинута вперёд. Между бедром и брюхом имеется полукруглая впадина, заштрихованная насечками. Хвост прижат к крупу и на кончике закручен в узелок.
Сайгак лежит на спине, его задние ноги поджаты к голове. Фигура условно вписывается в овал. Голова сайгака повёрнута назад к ногам и прижата к груди. Рога плавно изогнуты. Ухо ложечковидное с раковиной, а глаза каплевидные со слезницей. Штрихом намечена ноздря. Выпуклая щека обведена глубоким желобком. Копыто чётко вырисовано.
Это изображение высокорельефно и мягко моделировано. Гравировка применена скупо, только для прорисовки важных деталей: глаз, копыта, рога и т.п., а также для контрастности выпуклых частей тела: щёки, бедра. Мелких декоративных деталей нет.
Геральдически силуэты «пантер» размещены в поворотной симметрии, на 120° одна от другой. Изображения строго профильные и статичные.
Две фигуры «пантер» соединены дуговидной пластиной, к которой припаяна застёжка в виде копыта лошади. С внутренней стороны пряжка имеет два Т-образных шпинька [шпенька] (высота 15 мм, длина шляпки 27 мм) для крепления на ремне.
Анализ изобразительных приёмов данной пряжки и сравнение их с иконографией из «звериного» стиля скифо-сакских племён Евразии выявляют параллели.
Стилистически очень близкие аналогии имеются из раннескифских погребений. На Харьковщине в скифском кургане найдена крестообразная бронзовая бляха с концами в виде свернувшихся в клубок «пантер» (табл. I, б). [2] Они выполнены в такой же манере, что и «пантеры» из Павлодарского Прииртышья. Интересно, что и здесь в контуры хищников включены фигурки козлов, лежащих с повёрнутыми назад головами. Такое сходство не случайно, как не случайно и похожее композиционное построение бляхи: три «пантеры» по углам
(184/185)
Рис. 1.
Бронзовая поясная пряжка:
а — аверс; б — реверс (Павлодарское Прииртышье).
(185/186)
и одна в центре с козлами, «вписанными» на манер «загадочной картинки».
Бляху Б.А. Граков датирует началом VI в. до н.э. [3] Он считает, что такие крестообразные бляхи были занесены купцами из Ольвии. [4] «Пантеры» из Харьковщины имеют аналогии с трактовкой знаменитой пантеры из Келермеса. [5] Они настолько близки, что могут датироваться, как и келермесская, VII-VI вв. до н.э.
Несмотря на явное сходство келермесской пантеры с харьковскими изображениями и с «пантерами» из Павлодарского Прииртышья, она выполнена грубее и на ней сильнее выражены скифские черты моделировки: круглые поверхности переходят в грани, сходящиеся под прямым углом, в отличие от мягких рельефов лучших образцов «звериного» стиля Сибири.
В коллекции Музея археологии АН Казахской ССР есть каменный алтарик, найденный М.К. Кадырбаевым в Актюбинской области. Алтарик имеет три опоры в виде голов «пантер», иконография которых напоминает изображения из Прииртышья. Характерно, что на донце алтарика нанесена рельефная фигура в виде треугольного креста, повторяющая форму нашей бляхи. Из Приаральских курганов Уйгарака и Тагискена известны изображения свернувшихся в кольцо «пантер», у которых весьма схоже трактованы морды. [6] Кроме того, бляха из Тагискена (к. 31, 45) в виде лежащего в сфинксовой позе льва (табл. I, 3) [7] своей моделировкой очень напоминает павлодарские изображения, однако лапы у него переходят в колечки.
Приаральские «пантеры» близки к чиликтинским. [8]
Ряд изображений хищников кошачьей породы из центральноказахстанских могильников сакского времени похож на наше мягкостью рельефа, округлостью и статичностью фигур. [9] На этом сходство с тасмолинскими изображениями кончается.
Но восточнее, в Западной и Южной Сибири, мы встречаем ряд мотивов с «пантерами», которые иконографически гораздо ближе, если не аналогичны «пантере» из Прииртышья.
В Сибирской коллекции к ранним вещам относится литая золотая бляха в виде свернувшегося в кольцо зверя, [10] которую С.И. Руденко считает поясной застежкой (табл. I, 1). Такого типа бляхи найдены
(186/187)
Таблица I.
1 — золотая бляха «пантера» (Сибирская коллекция Петра I);
2 — бронзовая бляха (Тува);
3 — золотая бляха «скребущая пантера» (Тагискен);
4 — бронзовая пряжка «три пантеры» (Павлодарское Прииртышье);
5 — деталь резьбы на саркофаге (Алтай, Башадар II);
6 — крестовидная бляха (Причерноморье);
7 — бронзовая бляха (Минусинская степь).
(187/188)
в кургане Аржан в Туве (М.П. Грязнов) и на Алтае в Майэмире. [11] Общая трактовка связывает их с фигурами свернувшихся зверей из Келермеса, Приаралья, Чиликты и с нашими. Последним чрезвычайно близкие аналогии можно подыскать в Минусинской степи. [12] Так, у бронзового изображения барса из Красноярского края [13] с головой барана в пасти (табл. I, 7) сходная с нашими «пантерами» трактовка головы, массивного тела. Подобные черты и сюжеты в изделиях из Восточного Казахстана, Западной и Южной Сибири сохранялись длительное время, уживаясь с новыми декоративными приёмами, как, например, в композициях из Ордоса [14] и Башадара II [15] (табл. I, 5).
Замечательно традиционное построение композиций из двух образов: «пантеры» и козла, или барана. В сцене на саркофаге-колоде из Башадара II, где тигры нападают на козлов и лосей, [16] последние запечатлены в позе агонии лежащими на спине с головой, обращённой к задним ногам. Несмотря на расчленение фигур завитками и изображение шерсти волнистыми линиями, статичность прототипов сохранена, к ним можно отнести и «пантер» с описываемой пряжки.
Таким образом, пряжку из Павлодарской области можно датировать VII-VI вв. до н.э. [17] Аналогии с ранними образцами скифо-сибирского «звериного» стиля вообще и «звериной» орнаментикой Западной и Южной Сибири в частности свидетельствуют об общих истоках одного из мотивов искусства скифских и сакских племён.
Семантика мотива на пряжке из Прииртышья, вероятно, объясняется существованием древнего культа Солнца и огня. Форма пряжки является вариацией солярного креста или свастики, а сцена пожирания чудовищами сайгака отражает религиозную философию дуализма.
Второе изделие — застежка с изображением единоборства тигра и верблюда (рис. 2) найдена в 0,5 км от с. Тастагым в Западном Казахстане. * По сообщению автора находки, она обнаружена в захоронении человека, ориентированного головой на юг, в могиле, открывшейся при развеивании дюны. В ногах погребённого лежал костяк лошади, а рядом — изящный бронзовый трёхлопастный втульчатый наконечник стрелы. Его длина 25 мм, длина выступающей части втулки 1 мм. Наконечник имел треугольную боевую головку и боковое отверстие. Неподалеку от него выявлены обломок прозрачного горного хрусталя и
(188/189)
Рис. 2.
а — бронзовый наконечник стрелы (пос. Тастагым Казалинского района Кзылординской области);
б — бронзовая поясная застёжка (там же).
кремнёвый листовидный наконечник стрелы. Эти вещи к погребению не относятся, они оказались в нём случайно.
Бронзовый наконечник позволяет определить возраст захоронения, а следовательно, и произведение «звериной» торевтики.
Подобный тип трёхлопастных с выступающей втулкой наконечников бытовал у савроматов, у них он встречается на протяжении VI-IV вв. до н.э., но чаще в V-IV вв. до н.э., [18] т.е. когда этот тип наконечников стрел широко распространяется по всему Казахстану. [19]
В Центральном Казахстане аналогичные наконечники, но без отверстия отмечены среди находок в Нурманбете II и Карамуруне II, [20] а с отверстием — в Тасмоле III (V-III вв. до н.э.). [21]
Датировка тастагымской пряжки по наконечнику стрелы нуждается в уточнении, причём на основе анализа художественно-стилистических особенностей «звериного» стиля, так как наконечник и пряжка могли оказаться вместе случайно в силу обстоятельств находки.
Пряжка литая, прямоугольной формы (84×32 мм). Композиция заключена в прямоугольную рамку, по углам которой пробиты круг-
(189/190)
лые отверстия, на левой стороне имеется крючок-застёжка. Рельеф низкий. Основной мотив — распространённая в скифо-сакское время сцена борьбы зверей, однако сюжет оригинален и редок: тигр напал на верблюда. Хищник привстал на задние лапы, навалился на жертву и, прижимая за шею верблюда лапой к земле, кусает его у основания горба. Верблюд припал к земле, подогнув переднюю ногу, и вцепился зубами в лодыжку задней лапы противника. У него два высоких горба, под животом параллельными желобками изображена шерсть, на шее такими же линиями передана подшейная гривка. Голова трактована схематично, ухо круглое с ложбинкой. Стопа передней ноги положена на тыльную сторону задней. У тигра туловище дано в профиль, морда же en face, т.е. в ракурсе. Плечо подчёркнуто серповидным желобком. Поперечными штрихами на передней лапе показана шерсть, а на брюхе — складки. Короткий хвост поднят вверх.
У обоих зверей по две задние и по одной передней лапе. В целом изображения схематичны и мало стилизованы.
Сцена скомпонована в традициях орнаментальной симметрии. По геральдическому принципу звери расположены друг против друга.
Мотивы терзания и единоборства очень распространены среди повторяющихся сюжетов скифо-сибирского «звериного» стиля. Начиная с VI в. до н.э. они получают широкую популярность. Тем не менее своеобразная композиция и образ такого редкого для «звериной» орнаментики животного, как верблюд, выделяет сюжет из обычных.
Точная аналогия нашей пряжки найдена в р-не Бухары. По мнению О.В. Обельченко, она принадлежала юэчжам. [22] Почти тождественная пряжка обнаружена в одном из захоронений могильника Карамурун II, датированном III в. до н.э. (табл. II, 1). Она ещё более схематична: детали полностью отсутствуют, что подтверждает верность датировки М.К. Кадырбаева. [23]
Из савроматского кургана Южного Приуралья происходит условно трактованная бляха с аналогичным сюжетом декора. [24] Верблюд схватил тигра за заднюю лапу, тогда как хищник, прижимая за шею жертву книзу, словно стремясь сломать её, вцепился в неё у основания горба.
При сходной компоновке иной сюжет составляют грызущиеся верблюды-самцы на трёх идентичных бляхах-пряжках конской сбруи из Пятимар I (табл. II, 2). [25] С тастагымским схожа и поза верблюда, кусающего соперника за ногу, и передача шерсти под шеей. Но у верблюдов из Пятимар, как и у тастагымского, перед мордой загнут хохолок. Как любезно сообщил нам М.К. Кадырбаев, сюжеты борьбы
(190/191)
Таблица II.
1 — бронзовая застёжка (Центральный Казахстан, Карамурун);
2 — бляшка «дерущиеся верблюды» (Приуралье);
3 — золотая бляшка (Сибирская коллекция Петра I);
4 — золотая бляшка (Ордос);
5 — бронзовая застёжка (пос. Тастагым).
пары верблюдов и верблюда с хищниками, относящиеся к периоду поздней бронзы и раннесакскому времени, представлены на петроглифах Каратау (Арпаузен, Койбагар, Бес-Арык).
Стилистически близкие к нашему изображения верблюдов известны на изделиях из Минусинской котловины [26] и из Ордоса [27] (табл. II, 4).
(191/192)
В торевтике из Сибирской коллекции известны сцены борьбы верблюда с тигром, скомпонованные аналогично (табл. II, 3). [28] В их трактовке проявляется башадарская манера изображения, когда шерсть зверя, чаще хищного, чем травоядного, передана графически. [29] У верблюда графически изображена только подшейная гривка. Верблюды с изделий из Сибирской коллекции стоят, из их горбов «вырастают» ветви схематизированных деревьев с листьями. Тигры размером превосходят свою жертву, в этом также состоит отличие сибирских украшений от тастагымской пряжки, на которой пропорции зверей больше соблюдены. Трилистники над горбом верблюда напоминают приём трактовки полиморфных изображений из Сибири и Казахстана: гирлянды грифоньих головок над спинами зверей. Примером может быть браслет из Дуздака (Казалинский р-н, Кзыл-Ординская обл.). [30] Его концы оформлены в виде фигурок волков с рядом грифоньих головок вдоль спины. Аналогии дуздакскому волку в Сибирской коллекции многочисленны. [31] Несмотря на то, что на её предметах представлены несколько иные мотивы: борьба фантастического зверя — «волкового грифона» — с тигром или барсом, композиционное построение обнаруживает сходство с тастагымским, а моделировка грифонов — с дуздакским изображениями. [32] Так, один из хищников давит лапой шею другого, впиваясь клыками в место перед холкой, а другой грызёт его лапу. Противопоставление зверей в композиции, как и на тастагымской пряжке, подчёркивает, что происходит единоборство. Напротив, ряд композиций на изделиях из Сибирской коллекции со сценами нападения тигра или барсового грифона на лошадь [33] изображает терзание: жертва лишена движения, безжизненна. Но и здесь звери противостоят друг другу.
У скифов изображения верблюдов до II в. до н.э. неизвестны. [34]
В сако-савроматское время верблюд в Казахстане был обычным животным. Е.Е. Кузьмина, используя данные археологии, палеозоологии и языкознания, убедительно доказала доместикацию двугорбых верблюдов в европейских степях. [35] Во второй половине II тыс. до н.э. их ареал охватывал Казахстан и Сибирь, что подтверждают находки
(192/193)
костных останков на андроновских и карасукских поселениях. [36] В IV-III вв. до н.э. кочевники привели бактрианов в Китай. [37] Именно этим временем датируется большинство изображений верблюдов в сибирском «зверином» стиле. Следовательно, сюжет имеет глубокие корни и его изображение в искусстве племён, живших на огромном пространстве евразийских степей, говорит о понятности образа.
Вероятное время тастагымской пряжки — рубеж IV-III вв. до н.э. Она принадлежит к кругу савроматских памятников, но стилистически ближе к искусству савроматов Южного Приуралья, а не Поволжья, где при слабой местной основе [38] сильнее проявляются черты искусства скифов. [39]
М.И. Артамонов специфику савроматского «звериного» стиля объяснил расположением савроматов между областью расселения скифов и племён Западной Сибири и потому обоюдосторонним заимствованием. [40] Искусство савроматов отнюдь не было эклектическим, состоящим из чужеродных элементов: заимствованное творчески перерабатывалось и дополнялось местными сюжетами, но оформленными с помощью иконографических приёмов искусства племён Западной и Южной Сибири, Казахстана и Средней Азии.
Мы уже говорили об особенностях трактовки и сюжета тастагымской пряжки, имеющей параллели в «зверином» стиле, племён Южного Приуралья и Центрального Казахстана (тасмолинская культура), а затем Западной Сибири, Алтая, Семиречья, Южного Казахстана и Ордоса. Сюжет борьбы тигра с верблюдом, вероятно, не савроматский. Он — следствие распространённых в Западной и Южной Сибири и в Семиречье мотивов «терзания» и единоборства, получивших расцвет в «алтайском» искусстве, содержавшим отголоски переднеазиатского мастерства.
Почему во всех описанных сценах верблюд сопротивляется хищнику? Видимо, такое сюжетное решение имело свой смысл, но выяснить его пока не удалось. Интересно, что в Авесте, по мнению ряда исследователей, [41] включающей элементы сакральных идей, образов пантеона, ритуалов и т.п. племён Ирана, Средней Азии и Казахстана, верблюду-бактриану соответствуют такие эпитеты, как «сильнейший», «злой», «обладающий наибольшей мощью среди всех самцов те-
(193/194)
лесного мира». [42] Не случайно в имя пророка Заратуштры входит термин йstra [так в тексте] — «верблюд». [43] Верблюд был воплощением солнечного бога победы Веретрагны. [44]
Бактриан — действительно могучее и агрессивное животное, что вместе с подобной или близкой семантикой образа могло привести к особому сюжетному построению. Что касается сцен борьбы двух верблюдов, то они отражают весенние сражения самцов и, следовательно, восходят к культу плодородия, к хтоническим идеям.
Как неумением мастера, так и местной переработкой и схематизацией тастагымского изображения, воспринятого из Сибири, можно объяснить почти полное отсутствие характерной для алтайско-семиреченского стилистического направления стилизации, когда мастер особо выделяет видовые признаки зверя, нередко преувеличивая их, и весьма орнаментально строит фигуры как в отношении формы, так и «внутренней» моделировки. На тастагымской пряжке контуры обобщены, но это не лаконизм, а скорее деградация, вызванная повторением мотива. Отсюда массивность изделия, «увеличение» тяжами, соединяющими фигуры зверей с рамкой. Они огрубляют изображения, и потому малая рельефность не восполняется выразительностью контуров. Графическая подработка и на тастагымской и в ещё большей степени на карамурунской пряжках похожа на неумелое подражание лучшим образцам. На карамурунской пряжке схематизация доведена до предела, изображение стало силуэтным. Более ранние бляхи из Лявандака, Тастагыма и Пятимар I
моделированы тщательнее.
В Евразии скифо-сибирский «звериный» стиль перерождался в основном тремя путями, которые в орнаментике конкретных этносов переплетались и взаимодействовали. Во-первых, под влиянием внешнеполитических факторов отказывались от образов зверей, причём изменялась их семантика ; во-вторых, орнаментальная стилизация, доведённая до предела (фигуры превращались в узор), сделала декоративные элементы самостоятельными, вещи всё чаще стали украшать ажурными и геометрическими узорами. Такое развитие особо характерно для прикладного искусства Южной Сибири, Семиречья, Средней Азии, а также для торевтики хуннов. В-третьих, форма окончательно схематизируется.
В последние века до нашей эры повсеместно распространяется гунно-сарматский полихромный, инкрустационный стиль, ажурные, растительные, геометрические и прочие беспредметные орнаменты. Семантика звериных образов объединяется и переосмысливается. Раньше оформление вещи было искусством, несущим эмоциональный, эстетический и смысловой заряд, теперь оно стало искусством ювелирной техники.
(194/195)
Вырождение «звериного» стиля из искусства в обычный декор и связанная с ним схематизация изображения наложили отпечаток и на моделировку тастагымской пряжки.
Тастагымская пряжка имеет прямоугольную рамку. В Сибири (Минусинская котловина) прямоугольные ажурные пряжки бытовали в тагаро-таштыкский переходный этап — последние века I тыс. до н.э. [45] Они перекликаются с ордосскими бляхами хуннов, [46] для искусства которых изображение в рамке было одним из эталонов «звериного» стиля. Рамки представлены и на вещах из Алтая, [47] Семиречья [48] и из Сибирской коллекции. [49] Причём композиции VI-IV вв. до н.э. в них вписаны более умело, чем поздние.
В период расцвета скифо-сибирского «звериного» стиля — VI-IV вв. до н.э. — в его ранних произведениях и в лучших реминисценциях одним из главных признаков является компактное композиционное построение. Так, излюбленный композиционный принцип искусства Пазырыка, Иссыка, многих художественных вещей из Сибирской коллекции, а также торевтики ахеменидского Ирана — это построение фигуры, при котором она получает S-образную ось и вписывается в овал. Аналогично заполняются вещи четырёхугольной и круглой формы (в последнем случае зверь часто «закручивается» в клубок или кольцо). В более сложных композициях, например, как в иссыкской, — барс и скальный пейзаж, [50] — фигуры заключены в треугольник. Перечисленные формы удобны для глаза и использования, а это важно, если учесть утилитарное назначение орнаментированных вещей. Чаще фигуры вносились в условные рамки, но не специальные, как у тастагымской пряжки или в хуннском искусстве. Опять-таки это свидетельство того, что в ранних изделиях доминировал образ, его изображение как своеобразное художественное произведение с его семантикой, и только потом — вещь, предназначенная для удовлетворения практических потребностей.
Нам кажется, что рамка — это признак более позднего происхождения, особенно когда она становится определяющей.
Сопоставление стиля исполнения тастагымской пряжки со стилем близких ей памятников Сибири, Семиречья, Южного и Центрального Казахстана, говорит о связи с мотивами искусства этих районов и об особенностях их «звериной» орнаментики.
[2] Граков Б. Чи мала Ольвія торговельні знасини з Поволжям і Приураллям в архаичну і классичну епохи? — «Археология». Сб. Института археології АН УкрССР. Київ, 1947, с. 33, рис. 5.
[3] Граков Б. Чи мала Ольвія..., с. 32.
[4] Там же, с. 34-36.
[5] См.: Руденко С. И. Сибирская коллекция Петра I. Свод археологических источников (далее: САИ), Д3-9. М.-Л., 1962, с. 31, рис. 33.
[6] Вишневская Л.А., Итина М.А. Ранние саки Приаралья. — В кн. : Проблемы скифской археологии. М., 1971, рис. 7 (1-3).
[7] Там же, рис. 8 (51).
[8] См.: Черников С.С. Загадка золотого кургана. М., 1965, табл. XV, XVII [видимо, д.б.: XVI]; Артамонов М.И. Сокровища саков. М., 1973, илл. 38 [видимо, д.б.: 37].
[9] Там же, илл. 30 а, б.
[10] Руденко С.И. Сибирская коллекция Петра I, табл. VI, 1 ; Артамонов М.И. Сокровища саков, илл. 174.
[11] Руденко С.И. Сибирская коллекция Петра I, [должно быть: Артамонов, Сокровища саков] с. 127-128.
[12] Членова Н.Л. Происхождение и ранняя история племён тагарской культуры. М., 1967, табл. 35, рис. 1, 3; Артамонов М.И. Сокровища саков, илл. 149, с. 111-112.
[13] Членова Н.Л. Указ.работа, табл. 35, рис. 1, 3.
[14] Артамонов М.И. Указ.работа, илл. 199.
[15] Руденко С.И. Культура населения Центрального Алтая в скифское время. М.-Л., 1960, рис. 21.
* С-з им. Абая Кзылординского р-на Гурьевской обл.
[18] Смирнов К.Ф. Савроматы. М., 1964, с. 297, рис. 5 (3г) — VI в. до н.э.; рис. 8 (8а), рис. 12 (9) — V в. до н.э.; рис. 22 (д) — V в. до н.э.; рис. 40 (4) — V-IV вв. до н.э.; рис. 42 (1) — IV в. до н.э.; рис. 43 (1), 44 — начало IV в. до н.э.; с. 41, 42; его же. Вооружение савроматов. — МИА, №101, 1961, с. 17; Смирнов К.Ф., Петренко В.Г. Савроматы Поволжья и Южного Приуралья. — САИ, Д.1-9. М., 1963, с. 26-27, табл. 12, тип 9, 92, 93, 97 — Нижнее Поволжье; табл. 13, тип 9, 125, 128 — Южное Приуралье.
[20] Кадырбаев М.К. Памятники Тасмолинской культуры. — В кн.: Маргулан А.X., Акишев К.А., Кадырбаев М.К., Оразбаев А.М. Древняя культура Центрального Казахстана. Алма-Ата, 1966, с. 77.
[21] Там же, с. 352, 380, рис. 46 (16-20).
[23] Кадырбаев М.К. Памятники Тасмолинской культуры, с. 399-340, рис. 64.
[24] Грязнов М.П. Северный Казахстан в эпоху ранних кочевников. — КСИА, вып. 61, 1959, с. 14; Смирнов К.Ф. Савроматы. М., 1964, с. 238, рис. 80 (19).
[25] Смирнов К.Ф., Петренко В.Г. Савроматы Поволжья и Южного Приуралья, табл. 21 (6).
[26] Теплоухов С. Опыт классификации древних металлических культур Минусинского края. — «Материалы этнографии». Т. IV, вып. 2. Л., 1929, с. 53, табл. 1, 101; Членова Н.Л. Происхождение и ранняя история племён тагарской культуры. М., 1967, с. 286, табл. 36 (4) — сильно стилизованное в местных традициях изображение верблюда с всадником.
[27] Артамонов М.И. Сокровища саков. М., 1973, рис. 201.
[28] Руденко С.И. Сибирская коллекция Петра I. САИ. Д.3-9. М.-Л., 1962, табл. V, 1-3 и с. 28, 35 (датирует IV-III вв. до н.э.).
[29] Руденко С.И. Культура населения Центрального Алтая в скифское время. М.-Л., 1960, табл. XXVI-[XXVII, XXVIII, XXIX, XXX]-XXXI.
[30] Руденко С.И. Культура населения Горного Алтая в скифское время. М.-Л., 1953, с. 309, рис. 177.
[31] Руденко С.И. Сибирская коллекция Петра I, табл. VI, 3-5.
[32] Много подобных черт с хуннскими художественными вещами. Ордоса, испытавшего влияние искусства Западной Сибири и Алтая. См.: Руденко С.И. Культура хуннов и ноинулинские курганы. М.-Л., 1962, рис. 54, рис. 55, д.
[33] Руденко С.И. Сибирская коллекция Петра I, табл. VIII, 5-8.
[35] Кузьмина Е.Е. Древнейшая фигурка верблюда из Оренбургской области и проблема доместикации бактрианов. — СА, 1963, 2, с. 38-46.
[36] Там же, с. 40-41.
[37] Там же, с. 41.
[38] Максимов Е.К. О хронологии савроматских памятников Нижнего Приуралья. — «Труды Саратовского областного музея краеведения». Т. III. Саратов, 1960, с. 117.
[40] Артамонов М.И. Скифо-сибирское искусство «звериного» стиля. — В кн.: Проблемы скифской археологии. М., 1971, с. 33.
[41] Дандамаев М.А. Иран при первых Ахеменидах. М., 1963, с. 257; Снесарев Г.П. Реликты домусульманских верований и обрядов у узбеков Хорезма. М., с. 63-64, 187-188; Гумилёв Л.Н. В поисках вымышленного царства. М., с. 293; Литвинский Б.А. Древние кочевники «Крыши мира». М., 1972, с. 151, и др.
[42] Бертельс Е.А. Отрывки из Авесты. — В кн. : Восток. Кн. 4. М.-Л., 1924.
[43] Кузьмина Е.Е. Древнейшая фигурка верблюда из Оренбургской области..., с. 43.
[44] Бертельс Е.А. Новые данные по изучению Авесты. — «Учёные записки ИВ АН СССР», Т. III. М., 1951, с. 269.
[45] Дэвлет М.А. О происхождении минусинских поясных прямоугольных ажурных пряжек. — Тезисы докладов III Всесоюзной конференции по вопросам скифо-сарматской археологии. М., 1972, с. 60.
[46] Руденко С.И. Культура хуннов и ноинулинские курганы. М.-Л., 1962, рис. 54-[55, 56]-57; [пропущено: Руденко, Сибирская коллекция] табл. VIII, 5, 6 (сцена нападения тигра на лошадь); табл. II, 9 и др.
[47] Руденко С.И. Культура населения Горного Алтая в скифское время. М.-Л., 1953, табл. XXVIII [надо: XXVII], 1, 2; табл. XLVIII, 1 [м.б., 7?]; табл. LIX, 8, 9 [неверная ссылка] и др.
[48] Акишев К.А. Курган «Иссык». — В кн.: В глубь веков. Алма-Ата, 1974, с. 68-69.
[49] Руденко С.И. Сибирская коллекция Петра I. САИ. Д.3-9. М.-Л., 1962, с. 34, табл. VII, рис. 2 и др. (V-III вв. до н.э.).
[50] См.: Акишев К.А. Курган «Иссык», рис. 8.
|