С.А. Жебелёв
С.Ф. Ольденбург.
С предисловием И.В. Тункиной и Э.Д. Фролова.
Вчера вечером скончался С.Ф. Ольденбург — очень умный, очень образованный, очень культурный человек. Всё это делало общение с ним приятным и интересным, хотя он и редко был экспансивен и, по характеру своему, [был] холоден, во всяком случае сдержанным. Не берусь судить, насколько Ольденбург преуспел в науке. Но по справедливости должно сказать, что он и не успевал и не успел бы преуспевать в ней: административная деятельность забрала его почти целиком, и, нужно сказать правду, Ольденбург был прекрасным администратором. За ту четверть века, в течение которой Ольденбург был непременным секретарём, он потрудился очень много для Академии и в дореволюционное время принёс ей, несомненно, очень много пользы, поднял её престиж в учёном мире, и нашем, и заграничном, превосходно поставил в Академии издательское дело. Отличительною чертою Ольденбурга было то, что он понимал интересы науки, сочувствовал им, всячески поддерживал их. Это много значит и это показывает, что по натуре своей Ольденбург был vir doctus. [1] Но при этом столь же отличительною чертою Ольденбурга было его честолюбие, и потому-то он так и цеплялся за всякого рода «администрации», ибо они давали случаи удовлетворять честолюбие в различных отношениях и направлениях. Сколько раз Ольденбург говорил мне, как его угнетают административные дела, как они мешают ему научно работать. А когда я говорил Ольденбургу «бросьте их», он мне всегда замечал: «Надо же кому-нибудь заниматься и административными делами».
В дореволюционное время Ольденбург был, несомненно, spiritus movens Академии, и так как он был очень деловитый человек, очень работоспособный, то неудивительно, что он близко сошёлся с таким вице-президентом Академии, каков был П.В. Никитин. [2] Оба они взаимно очень ценили друг друга, и ещё года три тому назад Ольденбург восторженно отзывался мне о Никитине. Худо то, что он, когда для этого была возможность, не устроил, чтобы портрет Никитина был помещён в Малом конференц-зале.
По своему направлению Ольденбург был «либерал». Когда явились кадеты, он стал кадетом, [3] иными словами лжелибералом. Ему следовало эмигрировать, как это сделали другие видные кадеты. Ольденбург этого не сделал и, с начала революции, он неизбежно должен был сойти с рельсов, по которым плавно, мерно и успешно шёл раньше. Это объясняет и все дальнейшие перипетии в судьбе Ольденбурга, столь неприятные и для него самого, и для его ближайшего окружения. Они сильно омрачили последние 10 лет его жизни, и за последние годы лишили его со стороны многих той симпатии, которой Ольденбург пользовался у всех, кто его более или менее близко знал. Ольденбург хотел «переключиться», сначала путём «приспособления» к новому, а затем и полным поворотом к нему, но это ему не удавалось и не могло удасться. Он сам себя поставил в фальшивое положение, и это ясно чувствовалось всеми, а более всего, вероятно, им самим. Он не воспользовался удобным случаем — двадцати-
(200/201)
пятилетием своего непременного секретарства, не оставил его, и что же? [Через] несколько, два-три месяца, Ольденбургу пришлось против воли, по принуждению свыше, оставить пост непременного секретаря. [4] Но и это не остановило Ольденбурга пред тем, чтобы добиваться и стать «администратором» хотя бы и куда меньшего калибра, чем то было при его непременном секретарстве. Та трезвость мысли, та дальновидность, которые столь характерны для Ольденбурга, оставили его, и за ним числится много faux pas, от которых ранее он был совершенно свободен.
Неизбежная «реформа» Академии во многом была подготовлена этою половинчатою деятельностью Ольденбурга в революционное время. Сначала он «спасал» то, что было обречено на гибель, а когда «спасать» стало поздно, Ольденбург круто повернул руль влево, [5] но в этот поворот вряд ли кто поверил и верит, и это охладило симпатии многих к Ольденбургу, даже столь любезных его сердцу востоковедов, интересы которых Ольденбург старался противопоставить всему прочему, что касалось гуманитарного отделения. Во всяком случае, наши востоковеды (академические) должны быть очень признательны Ольденбургу: он умел их «устраивать» и «благополучие» нашего востоковедения многим Ольденбургу обязано. Но это востоковедение уже далеко не то, каким оно было при бароне Розене, [6] которому, в свою очередь, Ольденбург во многом обязан своей «карьерой». Последнюю Ольденбург вёл умело и с большим тактом; кончил её печально, потому что утратил ту принципиальность, которая раньше его отличала. Человек европейской культуры, Ольденбург не мог стать «советским учёным», но пожелал стать им из далеко не принципиальных соображений. Ничего не вышло: ни богу свечка, ни чёрту кочерга.
(201/202)
Моё общение с Ольденбургом началось с 90-х гг. прошлого века. Помню беседы с ним, всегда интересные, в университетском Музее древностей. Помню нашу совместную работу в Русском археологическом обществе. Помню прекрасную его речь по моему адресу, когда справлялось моё 35-летие и когда приветствуя меня от имени Академии, Ольденбург, воспользовавшись тем, что я ему говорил до заседания об очерке классической филологии Виламовица и той характеристике, которую последний дал Науку, назвал меня, совершенно незаслуженно, «внуком Наука». [7] Моему избранию в Академию Ольденбург сначала сопротивлялся, но после моего юбилея переменил это сопротивление в мою пользу. Никогда не забуду того трогательного отношения, какое проявил ко мне Ольденбург во время «ноябрьского инцидента» со мною в 1928 г. [8] Достаточно сказать, что все «письменные объяснения», которые мне пришлось делать в связи с этим инцидентом, составлены, на основании моих забракованных им проектов, самим Ольденбургом и мною только подписаны.
1 марта 1934 г.
ПФА РАН. Ф.729. Оп.1. д.26. Л.1-1 об. Автограф.
[1] С.Ф. Ольденбург, избранный в 1900 г. адьюнктом по литературе и истории азиатских народов, в 1903 г. экстраординарным, а в 1908 г. — ординарным академиком Петербургской АН, оставил яркий след в истории Академии, являясь непременным секретарём (1904-1929), исполняющим обязанности вице-президента АН СССР (1926-1929), директором Азиатского музея — Института востоковедения (1916-1934).
[2] Никитин Пётр Васильевич (1849-1916), филолог-классик, академик (1892) и вице-президент Петербургской АН (1900-1916).
[3] Будучи видным деятелем конституционно-демократической партии, летом 1917 г. С.Ф. Ольденбург стал министром народного просвещения Временного правительства.
[4] По настоянию правительственных органов, во время работы Правительственной комиссии Наркомата рабоче-крестьянской инспекции СССР по чистке аппарата АН под председательством Ю.П. Фигатнера 30 октября 1929 г. С.Ф. Ольденбург был отстранён от должности непременного секретаря. Подробнее см.: Перчёнок Ф.Ф. Академия наук на «Великом переломе» // Звенья: Исторический альманах. М., 1991. Вып. 1. С. 195-206.
[5] Намёк С.А. Жебелёва на резкий поворот С.Ф. Ольденбурга в отношении к большевикам. Сразу после Октябрьского переворота 1917 г. собралось экстраординарное Общее собрание Российской АН «ввиду того, что происшедшие события угрожают гибелью стране». Наряду с акад. А.А. Шахматовым, А.С. Лаппо-Данилевским, М.А. Дьяконовым, Н.С. Курнаковым и М.И. Ростовцевым, С.Ф. Ольденбург вошёл в избранную на заседании комиссию для составления текста обращения от имени РАН. 21 ноября 1917 г. представленный комиссией текст был утверждён Конференцией АН: «Великое бедствие постигло Россию: под гнётом насильников, захвативших власть, русский народ теряет сознание своей личности и своего достоинства; он продаёт свою душу и, ценою постыдного и непрочного сепаратного мира, готов изменить союзникам и предать себя в руки врагов. Что готовят России те, которые забывают о её культурном призвании и о чести народной? — внутреннюю слабость, жестокое разочарование и презрение к ней со стороны союзников и врагов. Россия не заслужила такого позора: всенародная воля вручает ответственное решение её судеб Учредительному собранию; оно должно сохранить её от внутреннего и внешнего насилия; оно призвано обеспечить рост её культуры и упрочить её положение в среде просвещённых государств. В твёрдом единении верных сынов Родины служители науки и просвещения сознают её мощь и преклоняются перед её волей: они готовы всеми своими знаниями и всеми своими силами содействовать той великой творческой работе, которую свободная Россия возлагает на Учредительное собрание» (ПФА РАН. Ф.I. ОП.1а-1917. Д.164. ОС. §306-307. С. 288-300). В сентябре 1919 г. С.Ф. Ольденбург был арестован, но по приказанию В.И. Ленина, знавшего его со студенческих лет, через две недели освобождён. Возможность обращаться к Ленину, минуя инстанции, не раз спасала Академию и её членов в критические моменты. Оказавшись в роли посредника между советской властью и творческой интеллигенцией, Ольденбург пытался преодолеть взаимное недоверие и неприязнь двух сторон, направить их отношения в русло взаимного сотрудничества. Психологическую характеристику Ольденбурга, во многом совпадающую с оценкой С.А. Жебелёва, см. в воспоминаниях 1923 г. сотрудницы Пушкинского дома РАН Е.П. Казанович: Два эпизода из жизни литературных организаций / Публикац. Н. Крамера // Минувшее: Исторический альманах. М., 1990. Вып. 1. С. 329-330.
[6] Розен Виктор Романович (1849-1908), востоковед-арабист, академик Петербургской АН (1890), создатель новой школы востоковедения в России.
[7] Речь идёт о торжественном заседании в Государственной Академии истории материальной культуры (1926 г.), посвящённом 35-летию научной деятельности С.А. Жебелёва. Ульрих фон Биламовиц-Меллендорф (1848-1931), немецкий филолог и историк античной культуры; Наук Август Карлович (1822-1892), филолог-классик, экстраординарный (1858) и ординарный (1861) академик Петербургской АН.
[8] Речь идёт о пресловутом «деле» С.А. Жебелёва 1928 г. Ольденбург помог С.А. Жебелёву составить объяснительные письма в АН СССР и Секцию научных работников, напечатанные в местных и центральных газетах. Этот шаг предотвратил исключение Жебелёва из числа членов АН СССР. Подробнее см. в комментариях к «Автонекрологу» С.А. Жебелёва (ВДИ. 1993. №2).
наверх
|