Д.Г. Савинов

О памятниках «часовенногорского типа» в Южной Сибири.

// Проблемы археологии и этнографии. Выпуск I. Л.: ЛГУ. 1977. С. 90-99.

Среди памятников начала II тыс. н.э. в Южной Сибири особое значение имеет могильник на Часовенной горе в г. Красноярске, исследованный С.А. Теплоуховым в 1924 г. Найденные здесь предметы — серебряные сосуды, серьги и обкладки сёдел — сразу привлекли к себе внимание исследователей. Они в основном составили VIII — последний период (XIII-XIV вв. н.э.) в развитии древних металлических культур Минусинской котловины по классификации С.А. Теплоухова. [1] Основанием для такой датировки послужила, по-видимому, находка в 1853 г. нескольких серебряных сосудов, в том числе тулова кубка типа часовенногорского вместе с монгольской пайзе в забайкальском селе Нюкском. [2] В свое время острую дискуссию вызвал вопрос о датировке этих находок и объяснении слова «Манке» на забайкальской пайзе. Оно читалось или как собственное имя Мунке-хана, и тогда весь комплекс датировался годами его правления (1251-1259 гг.), [3]

(90/91)

или как «эпитет к слову тэнгри (небо)». [4] В пользу последнего предположения свидетельствовало то, что текст пайзе был написан квадратным письмом, введённом при Хубилае в 1269 г., т.е. через десять лет после смерти Мунке. Так как квадратное письмо просуществовало примерно до 1340 г., то и время существования пайзе и найденных с ним вещей расширилось до XIII-XIV вв. После выхода в свет работы С.А. Теплоухова датировка памятников, аналогичных нюкскому или часовенногорскому, в широких хронологических рамках XIII-XIV вв. стала общепринятой.

Несмотря на широкую известность, сопроводительный инвентарь из часовенногорских могил, за исключением нескольких предметов, вошедших в сводную таблицу С.А. Теплоухова, долгое время оставался неопубликованным. Только в 1965 г. материалы из могил 1-3 были изданы А.А. Гавриловой, использовавшей их в качестве сравнительного материала при исследовании позднего комплекса Кудыргэ в Горном Алтае. В своей периодизации средневековых памятников Горного Алтая А.А. Гаврилова, рассматривая по отдельным параллелям в предметных сериях погребения степного Алтая, на среднем Енисее и за пределами Саяно-Алтая, пришла к выводу о том, что «новую группу составляют могилы XIII-XIV вв., включающие и позднекудыргинские, датированные на основании могил на Часовенной горе, позволивших назвать эту группу часовенногорской». В «часовенногорский тип», по классификации А.А. Гавриловой, входят кроме могил Часовенной горы, на Алтае — поздний комплекс Кудыргэ, Яконур, курган 1, могила А-Д, Пазырык, курган 5; в степном Алтае — Красноярское; на среднем Енисее — Суханиха, чаа-тас за Ташебой, курганы 5 и 6, и «вне Саяно-Алтая могилы и отдельные находки, близкие часовенногорским, прослеживаются от верховий Оби на севере до Центрального Казахстана и Семиречья на юге». Среди них — могильники Усть-Талькин и Ильмовая Падь в Прибайкалье; Хушот-Худжирте, могила Л в Монголии; Ждановский могильник в Восточном Казахстане и др. [5]

Вопрос о культурной, а тем более этнической принадлежности часовенногорских могил исследователями ещё не решён. Имеются только два предположения на этот счёт. По первому Часовенная гора рассматривается как «богатое монгольское захоронение», [6] по второму — называется «документом, свидетельствующим о появлении тюрков на качинских землях по

(91/92)

меньшей мере за 300-400 лет до прихода русских». [7] И то и другое утверждение носит весьма общий характер и в целом бездоказательно. Таким образом, вопрос о точной датировке и этнокультурной принадлежности комплекса Часовенной горы полностью сохраняет своё значение, так как он до настоящего времени остаётся если не единственным, то, во всяком случае, самым ярким памятником начала II тыс. н.э. в Южной Сибири, получившим в свете исследования А.А. Гавриловой значение эталона при определении принадлежности погребений к этому культурно-историческому периоду вообще.

Помимо материалов, приведённых у С.А. Теплоухова и А.А. Гавриловой, в коллекции из Часовенной горы имеется также «ряд предметов с утраченной отметкой, из какой могилы они происходят» [8] и поэтому неопубликованных. Эти вещи также могут быть использованы при исследовании, так как взаимовстречаемость типов вещей в разных могилах, в том числе и депаспортизованных, говорит об их одновременности. [9] Это плоские наременные пластины с геометрическим орнаментом, круглые выпуклые бляхи с ажурным краем и фалары, бляшка с разведёнными концами, железные оковки лук и полок, крюк от колчана (все эти вещи без номера); обломок трёхпёрого наконечника стрелы с сердцевидными прорезями в лопастях (№21), костяная проколка-лопаточка (№48), обломок двухсоставного шарнирного предмета, возможно, шпоры (№70), удила «с упором» (№92), начельники (№40, 97), срединные накладки лука с лопатообразными концами (№5-7), фигурная бляха на шпеньках (№75) и некоторые другие (рис. 1).

Значительная часть предметов сопроводительного инвентаря из часовенногорских могил, учитывая как опубликованные, так и неизданные ещё материалы, имеют точные аналогии в предметных сериях из погребений Тувы и Минусинской котловины XI-XII вв., которые Л.Р. Кызласов относит к выделенной им аскизской культуре. [10] Отдельные памятники этой культуры продолжают жить, по мнению Л.Р. Кызласова, и в монгольское время. Так, к XIII-XIV вв. относит он такие комплексы, как Чёрная (раскопки Г.П. Сосновского, 1929 г.), Каменка V, курган 3 (раскопки Я.А. Шера, 1967 г.) и некоторые другие. [11] Следует отметить, что эти памятники по всему

(92/93)

Рис. 1. Комплекс Часовенной горы в сравнении с материалами Южной Сибири начала II тыс. н.э.

(Открыть Рис. 1 в новом окне)

1, 14 — серебряные кубки; 2, 15 — серьги; 3, 4, 16, 17 — накладные орнаментированные бляхи; 5, 18 — бляшки с разведёнными концами, 6, 19 — удила «с упором»; 7, 8, 20, 21 — круглые бляхи и фалары с ажурным краем; 9, 22 — начельники, 10, 23 — стремена; 11, 24 — изогнутые стержни с зооморфным навершием; 12, 25 — серебряные обкладки передней луки седла, 13, 26 — срединные накладки лука с лопатообразными концами.

I — Часовенная гора. №1, 2 — по А.А. Гавриловой, №3-13 — Гос.Эрмитаж, колл. 1931 (3 — №75, 4 — без номера, 5 — без номера, 6 — №92, 7 — №95, 8 — без номера, 9 — №97, 10 — №3, 11 — №33, 12 — №53, 13 — №4). Кубок и обкладка передней луки седла показаны без орнамента.

II — Материалы из погребений Южной Сибири начала II тыс н.э. 14 — Урбюн (раск. автора 1965 г.); 15 — Осинкинский могильник (раск. автора 1970 г.), 16-17, 21, 22 — собр. О.Б. Згерского-Струмилло (ГИМ, колл. 49439, №52, 56, 478, 503), 18, 19 — Малиновка, курган 1 (по Л.Р. Кызласову), 20, 24 — Каменка V (раск. Я.А. Шера, 1967 г.); 23 — Чёрная (раск Г.П. Сосновского, 1929 г. Гос.Эрмитаж, колл. 1548, №30), 25 — Ортаа-Хем (раск. И.У. Самбу, 1967 г.), 25 — Яконур курган 2 (по М.П. Грязнову); 14. 18, 19, 25 — Тува, 20, 23, 24 — Минусинская котловина; 15 — северный Алтай; 25 — Горный Алтай; 1, 2, 12, 14, 15, 25 — серебро, 13, 26 — кость; остальные — железо.

(93/94)

составу сопроводительного инвентаря, за исключением стремян, на которые опирается в определении поздней их хронологии и Л.Р. Кызласов, целиком укладываются в материальный комплекс культуры XI-XII вв. Ни одного предмета, связанного с монгольской культурой XIII-XIV вв., в них нет. Найденные здесь стремена — «гранильные», плавно изогнутых очертаний с овальной подножкой и небольшим утолщением под прорезью более всего соответствуют типам Д, П, Ш, по классификации Г.А. Федорова-Давыдова (конец XII — начало XIII в.), [12] и типу IХа, по классификации А.Н. Кирпичникова (также XII-XIII вв.). [13] Учитывая несомненно сибирское происхождение этой формы стремян, датируемой в восточноевропейских памятниках подобным образом, можно с уверенностью относить время их появления в Южной Сибири также к XII-XIII вв., если не раньше. По ним погребения в Чёрной, Каменке и некоторые другие должны датироваться не позднее XII-XIII вв. Следующий этап развития той же культуры представляет комплекс Часовенной горы, в котором сохраняется определённый набор предметов, характерный для XI-XII вв., но наряду с ними появляются и новые типы вещей монгольского происхождения.

К наследию культуры XI-XII вв. относятся в первую очередь предметы вооружения и конского убранства, а также некоторые украшения, найденные в часовенногорских могилах. Стремена здесь аналогичны черновским или каменским (рис. 1, 10). Удила «с упором» в коллекции Часовенной горы конструктивно близки тувинским или минусинским удилам XI-XII вв. и отличаются от них только тем, что внешние отверстия в звене удил образованы здесь изгибом самого стержня (рис. 1, 6). Серебряные обкладки сёдел из могилы 3 с высокими дугообразными и широкими арочными луками находят себе параллели в тувинских седлах XI-XII вв. (рис. 1, 12). [14] Ещё более показательны в плане сопоставления с материалом предмонгольского времени отдельные детали украшения часовенногорской узды: плоские вытянуто-треугольные накладные пластины с геометрическим орнаментом (рис. 1, 4), фигурная пластина на шпеньках (рис. 1, 3), бляшка с разведёнными концами (рис. 1, 5), начельники (рис. 1, 9), круглые выпуклые бляхи с ажурным краем, представляющие «парадный вариант» седельных колец (рис. 1, 7), круглые фалары (рис. 1, 5) и некоторые другие. К этому кругу параллелей примыкает и такой характерный предмет, как изогнутый стержень с зооморфным

(94/95)

навершием (рис. 1, 11). Часть изделий из Часовенной горы, так же как и в памятниках XI-XII вв., украшена золотым или серебряным листком. Очевидно, что снаряжение верхового коня у населения, оставившего могилы на Часовенной горе, было таким же, как и в XI-XII вв. в более южных районах Тувы и Минусинской котловины.

Более ранним временем, чем это принято считать, могут датироваться и некоторые предметы вооружения. Так, время существования костяных орнаментированных накладок колчанов в Восточной Европе определяется XIII-XIV вв. н.э. [15] Имеются они в Часовенной горе (№5, 6). Однако раньше они впервые появляются в памятниках сросткинской культуры IX-X вв. [16] Срединные накладки лука с лопатообразными концами (рис. 1, 13) и в Восточной Европе находятся в памятниках предмонгольского времени. [17] Несомненно ранний облик имеют трёхпёрые наконечники стрел с круглыми и сердцевидными прорезями в лопастях (№21) и серебряные навершия в виде трёхпёрых наконечников. [18] Такой формы трёхпёрые наконечники стрел с пирамидально оформленной верхней частью и прямыми сторонами лопастей более всего характерны для культуры енисейских кыргызов. То же можно сказать и о «Т»-видных тройниках на часовенногорской, узде. Пока это самый поздний случай находки такого рода тройников в погребении. Будучи ведущей формой тройников в культуре енисейских кыргызов и сросткинской культуре IX-X вв., они затем в отдельных экземплярах встречаются в памятниках начала II тыс. н.э. [19] Эти находки, заметно архаизирующие комплекс Часовенной горы, показывают связь этого памятника с культурой предшествующего ему предмонгольского и даже древнетюркского времени.

Иной круг аналогий имеют предметы, найденные в могиле 3, относящиеся к человеку, по которым всеми авторами определялась принадлежность часовенногорских могил к монгольскому времени: серебряные кубок и ковш, серьги, поясные обоймы из агальматолита. Форма серебряного ковша с горизонтальной фигурной ручкой хорошо известна по случайным находкам монгольского времени, но в Южной Сибири пока аналогий не имеет. Серебряный кубок типа часовенногорского (рис. 1, 1) помимо собственно Часовенной горы был найден в Южной Сибири ещё дважды: в упоминавшемся уже нюк-

(95/96)

ском кладе и в погребении, по-видимому, XII-XIII вв. на могильнике Урбюн I в Центральной Туве. [20] Кроме того, значительное количество таких же кубков происходит из случайных находок на территории Западной и Южной Сибири. [21] Известно, что изображения кубков на поддоне часто встречаются на древнетюркских каменных изваяниях, а сама форма их, как верно отметила Л.А. Евтюхова, восходит, скорее всего, к таштыкской керамике и через неё к формам бронзовых котлов скифского времени. [22] Серьги на изогнутом стержне с напускными бусами, найденные в Часовенной горе (рис. 1, 2), подобны забайкальским [23] или горно-алтайским. [24] Точно такие же серьги с четырьмя напаянными шариками были найдены около Верного (Алма-Ата) вместе с золотой чашей, поясными обоймами и перстнем, [25] а также в одной из могил Осинкинского могильника на северном Алтае вместе с монгольским зеркалом. [26] Датируют всю серию серьги из Каракорума (XIII-XIV вв.), [27] но традиция изготовления таких серёг значительно более ранняя, как показало сравнение А.А. Гавриловой этих серёг с серьгами, найденными в одном из таштыкских склепов. Также с таштыком, помимо кубка и серёг, связывает А.А. Гаврилова и поясные обоймы с петлёй на часовенногорском поясе. «Подобная традиция, сложившаяся в древности, — отмечает А.А. Гаврилова, — видимо, в районе равнинных степей, в том числе и памятниках таштыкских, стала господствующей по всей территории степей в монгольское время». [28]

Последнее утверждение очень интересно. Действительно, круг аналогий предметов снаряжения человека и коня в часовенногорских могилах различается. Если седло, сбруя и все их дополнительные элементы целиком связаны с местной культурой XI-XII вв., то вещи, относящиеся к человеку (серьги, пояс, серебряная посуда), имеют более широкие и более глубокие параллели. Это несоответствие, которое помогает определить не только положение Часовенной горы в ряду других культур начала II тыс. н.э., но и при дальнейшем анализе ис-

(96/97)

торическое место каждой из них. Убранство верхового коня, один из наиболее традиционных элементов материальной культуры, позволяет, с одной стороны, рассматривать Часовенную гору как наиболее поздний этап культуры Тувы и Минусинской котловины XI-XII вв., а с другой стороны, население, оставившее этот памятник, уже включилось в сферу влияния новой культуры монгольского времени. Такой же вывод можно сделать и на материале других памятников, где были найдены вещи «часовенногорского типа». Например, в Кудыргэ серьги на изогнутом стержне, очень близкие каракорумским, сосуществуют с седлом ещё древнетюркского типа со сквозными отверстиями в луке и большим количеством седельных колец, как в Яконуре. Вместе с золотыми вещами из Верного были найдены своеобразные, явно местные по происхождению стремена и наконечники стрел и т.д. Обращает на себя внимание сам набор этих вещей, найденный в территориально удалённых друг от друга памятниках, — кубки, чаши, серьги, кольца, зеркала, т.е. предметы роскоши, скорее всего, импорта, которые и должны были получить широкое распространение в начале монгольского времени.

Темой специального исследования может стать анализ растительных композиций, нанесённых на сосудах и лицевых обкладках сёдел из могилы 3 в Часовенной горе. Круг орнаментально-художественных мотивов, с которыми они связаны, пока неясен. Пожалуй, ближе всего к ним стоят украшения поясного набора XIII в. из Самарканда, датировка которого устанавливается достаточно точно по находке в слое с поздней ремонтной закладкой, которая была произведена в 1212 г. по приказу Хорезмшаха Мохаммеда. [29]

Исходя из всех этих данных, в пределах XII-XIV вв. (широкая хронология) комплекс Часовенной горы следует, по-видимому, датировать первой половиной этого периода, т.е. XIII в. (узкая хронология). Косвенным подтверждением такой датировки может служить сравнение с материалами погребений, в которых найдены джучидские (золотоордынские) монеты XIII-XV вв., и датировка которых поэтому бесспорна. Предметы сопроводительного инвентаря из этих могил существенно отличаются от часовенногорских. Здесь нет уже характерных вещей XI-XII вв. и тем более реминисценций культуры древнетюркского времени. Стремена становятся массивнее, стрелы исключительно плоские, удила только кольчатые, на поясах металлические обоймы с сюжетными композициями. Появляется и набор вообще новых вещей — бокка, ножницы, кресала прямоугольной формы, другие типы монет и т.д.

Если при оценке значения Часовенной горы ориентироваться не на предметы монгольского импорта, а на рядовой сопроводи-

(97/98)

тельный инвентарь, то оказывается, что Часовенная гора — это не случайный эпизод в средневековой истории Южной Сибири Примерно такой же комплекс был раскопан в 1947 г. около д. Быстрая в Минусинском крае Е.П. Чернявским. В разрушенном погребении здесь были найдены удила с большими внешними кольцами, подвесные плоские бляхи, седельные канты, подпружные пряжки типа часовенногорских. [30] Такие же роговые пряжки, необычно длинные с железным язычком, найдены на городище Большой Елбан на северном Алтае. [31] Бронзовое навершие в виде трёхлопастной стрелы имеется в коллекции случайных находок из Хакассии. [32] На юге Западной Сибири очень близок часовенногорскому материал Пахомовского могильника сылвенской культуры (XII-XIII вв.), исследованный около г. Ишим. Здесь найдены начельники, плоские подвесные бляхи, круглые выпуклые бляхи с ажурным краем, седельные кольца, близкая форма удил «с упором» и т.д. [33] Сюда же относится и значительная часть материалов из грунтовых могил Басандайки около Томска. [34] Эти памятники показывают границы распространения на юге Западной Сибири (вплоть до места современного Томска и Ишима) и на севере Южной Сибири (вплоть до уровня современного Красноярска) какой-то группы населения, в этнокультурном отношении очень близкой населению Тувы и Минусинской котловины предмонгольского времени. Скорее всего, оно было вытеснено сюда в начале XIII в. под давлением монголов и непосредственно в результате походов Джучи-хана в Саяно-Алтай, описание которых сохранилось в монгольских письменных источниках.

Возвращаясь к другим могилам «часовенногорского типа», по классификации А.А. Гавриловой, следует отметить, что все они, будучи объединёнными предметами монгольского импорта, различаются по обряду погребения. Общее представление об обряде погребения могил «часовенногорского типа» на разных территориях дают следующие данные.

Достаточно ощутимо различаются все эти памятники и по составу сопроводительного инвентаря. Очевидно, единого «часовенногорского типа» могил не существует. Как показывает пример самой Часовенной горы, за каждым из них должна стоять своя археологическая культура и самостоятельная этническая общность.

[1] Теплоухов С.А. Опыт классификации древних металлических культур Минусинского края. — Материалы по этнографии, вып. 2, 1929, табл. [II] №63-67.

[2] Григорьев Г. О нюкском кладе. — Журнал министерства внутренних дел, т. XVI, 1846.

[3] Спицын А.А. К вопросу о каменных бабах. — Зап. Русского Археологического об-ва, 1898, т. X, с. 344-345.

[4] Банзаров Д. Пайзе или дощечки монгольские. — Зап. Русского Археологического об-ва, 1850, т. II, с. 72-97.

[5] Гаврилова А.А. Могильник Кудыргэ как источник по истории алтайских племён. М.-Л., 1965, с. 73-78.

[6] История Сибири, т. 1. Л., 1968, с. 381.

[7] Карцов В.Г. Из истории красноярских качинцев и аринцев. — Учён.зап. Хакасского НИИ языка, литературы, истории, 1960, вып. VIII. Абакан, с. 83.

[8] Гаврилова А.А. Могильник Кудыргэ..., с. 74.

[9] Коллекция материалов из Часовенной горы находится в Гос.Эрмитаже (колл. №1931), а кубок и ковш — в Красноярском историческом музее. Некоторые предметы из часовенногорских могил в настоящее время утрачены.

[10] Кызласов Л.Р. Курганы средневековых хакасов (аскизская культура). — В кн.: Первобытная археология Сибири. Л., 1975, с. 193-211.

[11] Там же, примеч. 30, с. 210.

[12] Фёдоров-Давыдов Г.А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. М., 1966, с. 106, 115-116.

[13] Кирпичников А.Н. Снаряжение всадника и верхового коня на Руси IX-XIII вв. Л., 1973. — САИ, Е1-36, с. 55.

[14] Савинов Д.Г. К истории развития убранства верхового коня у народов Южной Сибири во II тыс. н.э. — СЭ, 1977, №1, с. 31-48.

[15] Малиновская Н.В. Колчаны XIII-XIV вв. с костяными орнаментированными обкладками на территории евразийских степей. — В кн.: Города Поволжья в средние века. М., 1974, с. 132-175.

[16] Раскопки М.Д. Копытова, 1925 г. (Бийский музей, коллекция №69).

[17] Медведев А.Ф. Оружие Новгорода Великого. — МИА, 1959, №65, рис. 8, 10.

[18] Гаврилова А.А. Могильник Кудыргэ..., рис. 10-12, 13.

[19] Там же, рис. 1, 12 [?]; 13, 15.

[20] Савинов Д.Г. Погребение с серебряным кубком. — Учён. зап. Тувинского НИИ языка, литературы, истории, 1973, вып. XVI. Кызыл, с. 218-221.

[21] Смирнов Я.И. Восточное серебро. СПб., 1909, №195, 196, 199-200, 213.

[22] Евтюхова Л.А. Каменные изваяния Южной Сибири и Монголии. — МИА, 1952, №24, рис. 63, тип VIII.

[23] Хамзина Е.А. Археологические памятники Западного Забайкалья. Улан-Удэ, 1970, табл. I, II, XII.

[24] Гаврилова А.А. Могильник Кудыргэ..., табл. XXVI, 7.

[25] Архив ЛОИА, ф. 1, №15 за 1892 год.

[26] Савинов Д.Г., Теребенин В.А. Алтайские находки. — «Декоративное искусство СССР», №10, 1972, с 46-47.

[27] Древнемонгольские города. М., 1965, рис. 147.

[28] Гаврилова А.А. Могильник Кудыргэ..., с. 76.

[29] Буряков Ю.Ф., Крамаровский М.Г. Поясной набор из Самарканда. — СА, 1974, №2, с. 258-263.

[30] Минусинский музей, колл. 9940.

[31] Раскопки А.М. Медниковой (Барнаульский исторический музеи).

[32] Эрмитаж, коллекция 5531, №1716.

[33] Генинг В.Ф., Овчинникова Б.Б. Пахомовский могильник. — «Вопросы археологии Урала», 1959, №8, с. 128-137.

[34] «Басандайка». Сборник матер. и исслед. по археологии Томской области. Томск, 1947, табл. 33, 60-61, 78.

наверх