Р.С. Липец
Образы батыра и его коня в тюрко-монгольском эпосе.
// М.: 1984. 264 с.
Часть I. Батыр.
Возраст батыра.
Обычно герой эпоса — в расцвете сил. Встречается в эпосе и образ батыра-старца, основные черты которого — мудрость и остаток необычайной силы. Огузский батыр Аруз, «глава беков», белобородый, живёт 300 лет; Кёр-оглы — до 120 лет. Есть в эпосе и благочестивый конец жизни батыра, ставшего отшельником (Каррыев, азербайджанская версия).
Герой нередко проявляет богатырство с детских лет. Образ богатыря-малолетка, широко распространённый в эпосе различных народов мира, излюблен и в героическом тюрко-монгольском эпосе. Таков в истоке образа почти каждый из его главных героев.
Рождается герой нередко от престарелых, до этого бездетных родителей, он «вымоленный» сын, или, будучи небесного происхождения, на земле рождается вновь от престарелой женщины (Гесер, например). Рождение ребёнка знаменуется необычайно тяжёлыми родами, появлением на свет с особыми признаками (меч во рту; сгусток крови или камень, зажатые в руке; у него уже все зубы; он сразу овладевает речью и т.п.).
Рождение ребёнка-исполина доставляет матери ужасные муки и едва ли не смерть. Он высасывает с силой молоко матери (и кормилиц) вместе с кровью, и это заставляет сразу переводить его на молоко нескольких кобылиц; он потребляет огромное количество масла и пр.
Новорождённый сам указывает, чем можно отделить его пуповину. Гесер требует перерезать её «чёрно-острым камнем» и перевязать «белой травкой» с приговором, чтобы ребёнок был крепче камня, а улус плодился гуще травы (Гесериада, 44). Новорождённый Гесер принимает вид и позу грозного ламаистского бурхана: «Правой рукой намахнулся, левую сжал в кулак; правую ногу приподнял вверх, левою —
(44/45)
как будто топнул; все сорок пять белоснежных зубов прикусил» (Там же).
В ойратском эпосе то же делает Дайни-Кюрюль: «Ни один острый нож не мог её (пуповину. — Р.Л.) взять». Новорождённый сам называет единственно пригодное орудие: «алмазный черностальной меч моего деда, что лежит в земле на три пядени, у правого края нашего очага». В этом эпизоде, возможно, иносказательно выступает предназначение Дайни-Кюрюля как воина. (Этот эпизод целиком повторяется при рождении сына Дайни-Кюрюля, но меч уже «прадеда».) (Владимирцов, 1923, 107, 183).
Ребёнок разрывает пелёнки, выдёргивает свою руку у женщин, которые хотят его завернуть в платок, «как мужчина могучих лет»; он тяжёл, «словно отрок пятнадцати лет» (Манас, 27). Отец Манаса, узнав от посланного о поведении новорождённого, пугается его силы, как и мать, и опасается, что сын, выросши, отберёт его богатство и «рассеет... тучный скот», тем более что и сейчас он «чрево матери перевернул» (Там же, 34).
При рождении героя-малолетка потрясается мир. Когда родился якутский батыр Нюргун, небо «сотряслось, как болотная зыбь, пресветлое лучистое небо чуть не расплескалось, как вода в черпаке берестяном» (Нюргун, 79).
Ребёнок в возрасте нескольких дней или лет ввязывается в сражения с могущественными врагами, подменяя отца или мстя за него. В играх со сверстниками, которых он возглавляет (из них впоследствии состоит его дружина), вследствие необузданного нрава и непомерной силы он их уродует, что вызывает конфликт со всем коллективом взрослых. Манас, подросши, в девять лет жестоко проказничает. Тогда отец, якобы для того, чтобы умерить его проказы, отдаёт его на воспитание пастуху Ошпуру (своего рода аталычество или приучение к пастьбе скота?). Но Манас режет там ягнят и устраивает той для сверстников. Там же, однако, он совершает первый подвиг: убивает вражеского богатыря, а святой (влияние ислама) дарит мальчику вооружение (обряд посвящения в воины?) (Рахматуллин, 121-122).
Малолеток крайне рано, хотя иногда и не сразу, овладевает оружием. Отцовское оружие передаёт ему сам отец или старший родственник, или батыр находит его спрятанным, а иногда конь указывает место, где находится оружие.
В башкирском эпосе юному батыру, пришедшему в родные места, родственники которого были вырезаны врагами ещё в его детстве, во сне является дед и говорит: «Подымайся, батыр! Здесь под деревом лежат лук и стрелы, оставшиеся
(45/46)
от твоего отца. Вон на том лугу пасётся конь твоего отца, потерявший своего хозяина! Возьми лук и стрелы, оседлай коня и скачи на запад!» (Киреев, 190). Вооружение вместе с конём могут спустить с неба небесные покровители или родственники батыра, если сам он небесного происхождения.
Собираясь впервые выехать из родительского дома, малолеток примеряет вооружение и доспехи отца или родовые. Они ему или тесны, или, наоборот, велики, но после совершения первого подвига (объездка коня) становятся впору или даже малы (фигуральное изображение превосходства нового поколения батыров над предыдущим?).
В алтайском эпосе конь, объезженный малолетком Кан-Тади, носит его по мирам, «сдирая (копытами) пласты (кыртыш) семи Алтаев». После скачки Кан-Тади заметил, что «чёрный панцирь, который давил к земле, теперь стал вровень с коленами» (Аносский сборник, 162). Жеребёнок тоже сделался шестилетним конём.
В своём развитии батыр-малолеток проходит иногда несколько этапов. В три года (или в семь лет) батыр ловит арканом коня, охотится, налаживая камышовый лук и стрелы из ковыля. Затем ему передают заветный сундук с воинским снаряжением, и он уже совершает походы, сражается и даже женится. Действия малолетка поражают своей напряжённостью и несоответствием возрасту. Малолетками-батырами являются сыновья Джангара и Хонгора и др.
Манас, по тексту записи Ч.Ч. Валиханова, «двенадцати лет стрелял из лука, тринадцати лет с копьём в руках побеждал врагов, уносил детей из седла, похищал красных девиц и заставлял храбрых (богатырей) кричать „куки” („куки” кричат киргизы, когда им больно), четырнадцати лет разбивал аулы, стоявшие в ущельях, и через высокие горы угонял вражеские табуны, а 15 лет был владетелем бесчисленных народов» (Валиханов, 39).
Джангар двухлетним сел на коня — своего ровесника — Аранзала, трёхлетним «разрушил врата», взял три крепости, четырёх лет — четыре крепости, и так до шести лет, беря в плен шулмусов и мангасов. Семи лет он стал «самодержавным» ханом. Сын его Шубшур (родившийся от матери-чужестранки далеко от Бумбы) трёх дней от роду оседлал отцовского Аранзала и поехал на охоту. Встреченные им случайно на охоте батыры отца узнают его по Аранзалу и дарят ему ещё одного коня. Джангар, забывший прошлое под воздействием волшебного напитка, считает, что мальчик украл коня, и наказал его, схватив за подол кольчуги и сбив шлем. Но ребёнок сохраняет тайну встречи, непонятной для него
(46/47)
самого, стоически переносит наказание, поднимает шлем, поит Аранзала и ложится спать. После новых встреч и узнания все вместе отправляются в поход против давних врагов Джангара. Батыры не хотят пустить мальчика в опасный бой, но он «визжит»: «Пустите меня, я дал аранзалову клятву!», — т.е. поклялся своему коню?
В башкирском кубаире об Акшам-батыре подробно повествуется от его имени (вспомним орхонские эпитафии, изложенные от первого лица) о чудесном возмужании героя, с перечислением его подвигов по годам:
Когда мне был один год,
Я прыгал, как волк.
Когда достиг двух лет,
Выбрал стрелу стальную.
Когда достиг трёх лет,
Взлетел, как птица.
Когда достиг пяти лет,
Подпоясался туго
И стал известным стране.
Когда достиг шести лет,
...Вышел бороться один.
Когда достиг семи лет,
Созрев, стал джигитом.
Когда достиг восьми лет,
Прыжком рванулся вперёд.
...Когда исполнилось девять,
Оседлал я гнедого.
Когда достиг десяти,
Па правом боку был сагайдак,
На левом был меч,
И я пошёл на врага
Ради племени, ради страны.
(Киреев, 208-209).
Традиция погодного перечисления подвигов очень глубока. Она известна ещё в древнетюркских письменных источниках: на стеле в честь Кюль-тегина именно так изложены подвиги этого принца-военачальника. (Кстати, такое же перечисление дано в описании вех жизни эпического коня.)
Малолеток до вступления на путь воинских действий — неполноценная личность. Нередко к первому выезду на подвиги его побуждают родственники, или, наоборот, они стараются удержать его, считая это для него ещё непосильным.
В ойратском эпосе табунщик возражает трёхлетнему батыру, просящему у него коня из табуна, чтобы отправиться в первый выезд из дому: «Дорогой мой Бум-Ердени! Черно», как свеча курительная, мясо твоё ещё не совсем мясом стало, тёмно-красная кровь твоя ещё не загустела. Ты этот год пережди, отправляйся себе на будущий год!». Тот гневно от-
(47/48)
вечает: «Если родится муж-витязь, то родится с совершенными костями, кровью, мясом. После своего рождения кто мог добыть себе ещё костей, крови, мяса?» (Владимирцов, 1923, 59)
Стараются удержать малолетка-мстителя и в алтайском эпосе (Баскаков, 179). Малолеток повторяет подвиг взрослых батыров, он выставляет себя врагам в поединке как живую мишень: сев на вершине чёрной горы, открывает грудь, «подобную поляне», и голый лоб.
В свою очередь, враги стремятся уничтожить будущего батыра ещё младенцем:
Пока ты младенец,
Тебя раздавить я пришёл...
Твои волосы —
Пух
И суставы, —
Хрящи лишь всего.
(Гесер, ч. I, 56)
Иногда, однако, отец юноши сам торопит его с переходом в разряд взрослых воинов. В огузском эпосе Салор-Казан огорчается из-за своего сына Уруз-бега; до шестнадцати лет он лука «не натягивал, стрелы не выпускал, крови не проливал, награды среди храбрых огузов не получал» (Коркут, 49-50). В почётном месте на пиру отказывают другому юноше Экреку, не принимавшему ещё участия в битвах, и он спешит заполнить этот пробел (Там же, 89).
С прохождением инициации (объездка коня, победа над диким животным, первый поединок) связано наречение нового имени. На отражение обычаев такого рода в фольклоре кочевников указывал ещё Г.Н. Потанин: «В монгольских и восточнотурецких (тюркских. — Р.Л.) сказках (в смысле эпос.— Р.Л.) нередко описывается обряд, которым отмечается переход богатыря из юношеского в более зрелый возраст. При этом богатырю даётся новое имя» (Аносский сборник, 282). Проблеме института возрастных классов на материале народов Средней Азии посвятил весьма ценное исследование Г.П. Снесарев (Снесарев, 1963).
Наречение имени Богачу в огузском эпосе, по-видимому, связано с его первым подвигом одоления быка на ристалище, не случайным, как в дошедшем до нас варианте, а входящим в круг инициаций.
Возраст героя в повествовании может или остаться неизменным, или постепенно повышаться, приближаясь к старости. Во втором случае цикл малолетка повторяется обычно в его новорождённом сыне (как и вся сюжетная цепь).
(48/49)
Мотив батыра-малолетка, получивший мировое распространение, в кочевнических эпосах имел ещё недавно реальную основу, так как профессиональный воин должен был рано учиться овладевать своим искусством. Конечно, в эпосе — для усиления впечатления — возраст этот иногда неестественно мал, но всё же там, где архаика уже выветрилась, обычен возраст батыра-малолетка в 12-15 лет, соответствующий исторической действительности (брачный возраст и гражданское совершеннолетие).
Причины, побуждающие малолетка к раннему началу воинской деятельности, различны. Чаще всего надо заменить одряхлевшего отца, выручить из плена его или брата (тот же Уруз-бег впоследствии выручает отца из плена) или вернуть предназначенную с детства невесту, с, которой откочевали её родители, переставшие вследствие изменившихся обстоятельств желать этого брака (все версии Алпамыша, Козы-Корпеша), отомстить за честь матери. Узнаёт обо всём этот малолеток случайно, из попрёков обиженных сверстников или их родственников: он якобы зря тратит силы на озорство и не выполняет своего долга. Под пыткой выяснив у матери (скрывшей от него судьбу его родных или расторжение брачного договора), в чём дело, малолеток совершает первый выезд, причем иногда может вступить в бой с неузнанным отцом или братом и победить его. Таковы идеалы и требования к воину периода военной демократии.
В киргизском эпосе Манас завещает перед смертью жене, чтобы она подготовила сына Семетея к роли мстителя за гибель его самого и его лучших чоро. Чтобы избежать козней родни — шести сводных братьев Манаса, жена должна увезти ребёнка к своему отцу в Бухару, вовремя исполнить над мальчиком обряд посвящения в воины (пусть он «перепрыгнет через булат»); в 12 лет надо будет надеть на него кольчугу, выбрав «священный» день, и открыть ему тайну его происхождения. Мальчик должен вернуться в Талас и отбить престол отца. Всё это сбывается. К юному Семетею присоединяются сыновья погибших некогда в походе чоро — Чубака и Алмамбета, тоже мстителя за своих отцов (Манас, 260-261 и др.).
Мальчик, встреченный переодетым Гесером (сын Цзасы, его сводного брата), тоже хочет мстить за смерть отца и дяди — самого Гесера (которого считает погибшим), но сомневается, не мал ли ещё: «И повременить бы, да разве не ослабеет бедное тело моё в рабском состоянии?». Гесер открывается ему и ободряет его (Гесериада, 184).
Мстителем за гибель своих родных может быть и мало-
(49/50)
леток-мангус, обитатель подземного мира, — извечный враг батыров. Фантазия сказителей делает его даже иногда «недоношенным плодом». Именно поэтому светлый батыр и может с ним справиться, одолеть его.
Гесер, находясь ещё на небе, отправляется на свой первый подвиг очень своеобразно (по сравнению с батырами-малолетками других эпосов). Отец его, тенгрий, упившись, опоздал к назначенному поединку. Гесер решается заменить его:
Абай Гэсэр-хубун,
Трёхлетний младенец,
В своей колыбели
Лежал.
...Чтоб немедля отправиться в путь,
Через изголовье своей колыбели
Он выскочил;
Взял в правую руку
Отцовское светло-серебряное копьё,
Его светло-серебряный меч
На плечо он навесил,
Он вскочил на коня неосёдланного,
...И к востоку от северной юрты
[Врага] догонять поскакал.
(Гесер, ч. I, 13-14)
Подменяет отца и малолеток-батыр Амран в «Книге моего деда Коркута». После ссоры пограничного стража Бекиля с Казан-беком, сказавшим, что его «доблесть от коня», а не «от воина», Бекиль разгневался, разбросал полученные им дары и вернулся на границу, где охранял горный проход, и хотел было даже оставить родину. Вскоре Бекиль сломал на охоте ногу, но скрыл это сначала; однако враги узнали об этом. Бекиль посоветовал сыну-малолетку Амрану идти за помощью к Казан-беку, но он сказал отцу: «Дай мне красного жеребца, что под тобой; до кровавого пота я заставлю его скакать ради тебя! Дай мне свою железную броню с крепкими надплечьями; вели сшить новый ворот ради тебя! Дай мне свой чёрный булатный меч... Дай мне свое копьё из тростникового тальника; я буду поражать воинов в грудь ради тебя. Дай мне свою острую стрелу с белыми перьями; я пущу её через одного воина в другого ради тебя. Дай мне своих триста светлооких джигитов в товарищи».
Отец согласился. Враги увидели коня Бекиля и хотели было обратиться в бегство вместе со своим тагавором, но «лазутчик высмотрел, увидел, что конь Бекиля, но на нём не Бекиль, а юноша, ростом в птицу...; он пришел, принес весть тагавору, говорит: „Конь, вооружение и шлем Бекиля, но в них не Бекиль”». Враги начинают запугивать Амрана
(50/51)
и насмехаться: якобы его конь отощал, меч иступился, копьё сломано, лук тонок, стрелы за поясом редки, спутники нагие и т.д. Сам же он будет взят в плен и убит, если сразу не вернётся домой. Амран отвечает так же цветисто, хотя он вообще против словесной перебранки: «Не говори пустых речей!.. Отчего тебе не нравится красный жеребец подо мною? завидя тебя, он играет. Железная одежда сжимает плечи мне; мой чёрный булатный меч разбивает свои ножны. Отчего тебе не нравится моё копьё из тростникового тальника? пронзая грудь (врага), оно поднимает свой блеск к небесам. Мой осиновый крепкий лук жалобно, жалобно стонет (стремясь в бой? — Р.Л.); мои стрелы... разбивают свой колчан; мои джигиты, что около меня, рвутся в бой. На храброго мужа наводить страх постыдно; приди сюда... поборемся». Одерживает победу Амран (Коркут, 85-87).
Итак, какова же историческая подоплёка героического воинского образа малолетка, какие исторические институты и обычаи легли в его основу? Пробу сил малолетком, его первый выезд на подвиги, выдачу ему снаряжения можно сопоставить, как уже упоминалось, с древним посвящением юноши в члены воинского сословия, группы. Переход в разряд взрослых воинов происходил очень рано. Чем знатнее была семья мальчика, тем в более раннем возрасте это совершалось. В основе такого обычая некогда, конечно, лежали возрастные инициации.
С.А. Плетнёва находку воинских поясов в детских и юношеских погребениях знатных хазар — воинов-всадников — сопоставила с тем, что погребённые взрослые из «среднего сословия», также выполнявшие при жизни функции воинов, лишены поясов. Она сделала вывод, что ношение поясов имело значение признака социальной дифференциации, а не было только утилитарным. «Воины-всадники» уже с молодых лет получали право носить боевой пояс, причём по числу блях и наконечников на нём определялась «общественная значимость» его владельца, в том числе юношей и мальчиков, пояс служил и «воинским отличием». Исследовательница высказывает мнение, что «поясами снабжали всех умерших мужчин-воинов, прошедших, видимо, какой-то обряд посвящения» в воины (Плетнёва, 1967, 164, 170). Социальная дифференциация устойчиво сохранялась даже при изменении имущественного положения отдельных представителей социальных групп.
Итак, двенадцатилетний батыр — почти реальность. Каков принцип отсчёта их лет? Может быть, иногда возраст отсчитывали после совершения над ними обряда инициации;
(51/52)
наречения имени, посвящения в воины, опоясывания? Отсчёт возраста коня у тюрок, например, шёл от момента появления у него всех зубов. Несоответствие возраста малолетка (три, семь лет и т.п.) поведению его как взрослого мужчины-батыра, его женитьба — всё это приводит к мысли, что возраст нельзя понимать буквально.
Возможно, что и требование батыра-малолетка получить отцовское вооружение и снаряжение следует считать заявкой на прохождение обряда посвящения или тем, что обряд уже был совершён.
Не случайно мальчик рано вводился в группу воинов в период военной демократии и раннего феодализма. Уже складывалась прослойка воинов-профессионалов, от которых требовалось высокое умение в военных действиях, которым была необходима длительная выучка. С.А. Плетнёва приводит ряд историко-этнографических данных по разным народам, ссылаясь и на фольклор. «Этнографические данные, — пишет она,— свидетельствуют, что мальчик впервые садился на своего коня примерно в шесть-семь лет». Однако «в эпосе и сказках герою в это время может быть даже три года». Все же в действительности, например «у огузов, мальчик получал имя и коня и считался взрослым бойцом... в 15 лет» (Плетнёва, 1957 [1967], 78). Этот обычай, напоминает С.А. Плетнёва вслед за другими исследователями, несомненно, является отголоском древнего обычая инициации, существовавших на определённой ступени общественного развития у всех народов мира». В подтверждение она приводит данные фольклора. «Многие сказки кочевых народов, — пишет она, — начинаются с того ответственного в жизни героя момента, когда он просит у отца дать ему имя, оружие и коня». (Можно напомнить, что и в эпосе такой эпизод — «общее место».) Со всем этим исследовательница связывает найденные погребения детей с оружием и конём в древнетюркских могильниках (Там же, 78 и др.).
|