Р.С. Липец
Образы батыра и его коня в тюрко-монгольском эпосе.
// М.: 1984. 264 с.
Часть I. Батыр.
Физический и моральный облик батыра.
Мужественная красота батыра в большинстве кочевнических эпосов не мыслится без его гипертрофированной мощи и тяжести. Это — всё ещё исполины.
Нос батыра — «стройный хребет горы, щёки — с полскалы» (Баскаков, 154), зубы — «величиною с дверь» (Манас, 204). Кулаки каракалпакского Арыслана — молоты, плечи — шириной с ворота (Сорок девушек, 72), плечи ойратского Бум-Ердени закрывают полнебосклона (Владимирцов, 1923, 87). Сила батыра такова, что кони падают под наложенной на них рукой или ломается их хребет, обдирается кожа. Таким образом, отдельные архаичные черты исполина, больше свойственные чудовищам — противникам батыра, сохранены частично и в его собственном облике.
В эпосе тюркских и монгольских народов, как мы видим, эти черты сохранились в изображении многих героев, но в среднеазиатском фольклоре, например, исполины — крайне архаичный образ и уже ушли в основном на периферию эпоса. В эпосе о Кёр-оглы главный герой — нормальный, хотя и очень сильный человек, но победы он добивается большей частью интеллектом, хитростью. Правда, в одной туркменской версии Кёр-оглы — великан, чудовище (Каррыев, 177). Но неуклюжие чудовища — враги-исполины — не могут противостоять более позднему стадиально герою обычного облика. Тем не менее батыр, хотя и наделённый необычайной силой и доблестью, должен оставаться скромным и терпимым: «Не всем же людям быть, как я» (Нюргун, 303). Гордыня влечет за собой роковые последствия.
Так, в том же якутском эпосе брат богатырки — будущей жены Нюргуна похвалился, что никто не может осилить его,
(35/36)
взялся поднять непомерную тяжесть и едва не погиб в трясине подземного царства:
Я полагал, что смог бы поворотить
Видимое наверху голубое пресветлое небо,
Если б оно имело ручку;
Я думал, что смог бы опрокиуть
Эту тёмную преисподнюю страну,
Если бы было за что ухватиться.
И однажды я вознёсся к Дьылга-тойону
И там поднял до средины бедра,
Как бы тяжело ни было,
Восьмигранный прозрачный камень
Весом в четверть веса всей земли.
(Там же, 339)
За это он был низвергнут в преисподнюю. «Я погибаю за свои дерзкие мысли», — говорит он Нюргуну, пришедшему освободить его (Там же, 341).
Между тем эпический батыр действительно непомерно силён, и хвастовство имеет под собой почти реальную основу. О Нюргуне — «главе вольных богатырей» — небожители, отправляя его на землю, решают:
Сила его должна быть равна
Половине всей силы среднего мира.
В описании того, каким они хотят его видеть, проступает, может быть, жанр древнего заклинания, произносимого при рождении ребёнка или при обряде посвящения юноши в воины.
Чтоб он защитил племена айыы,
Чтоб он оградил улусы солнца,
Чтоб не падал от пускающего стрелу,
Чтоб не погибал от вооружённого луком,
Чтоб не пошатнулся от (сильной) руки,
Чтоб не падал от (крепких) рёбер,
...Чтоб злобным взглядом не сглазили его, —
Таким мы, создали его (богатыря Нюргуна).
(Там же, 75)
Батыр огромен, и этим доставляет невольно неудобства окружающим. Войдя в помещение, он, не желая того, придавливает собой самых сильных богатырей.
На пиру у Джангара Гюзан Гюмбе
...При стеснённом усесте сидел,
Занимая места двадцати бойцов,
Он при свободном усесте сидел,
Занимая места сорока бойцов.
(Джангар, 26)
(36/37)
Необычной силой обладает рука батыра; его удар нестерпим (ср. прозвище Савара — Тяжелорукий). Гесер, явившись к Наран-Гэрэл-хану,
В золотой его дворец
Шагом входит.
Когда, до прогибания [пола],
Ступая, вошёл,
Его вида испугались,
Его тени устрашились.
(Гесер, ч. II, 134)
Поступь батыров так тяжела, что «в мерзлую Землю нога по колено, в талую землю по вертлюги уходила» (Ястремский, 103). Батыр Джангара Савар «проваливался в лоно земли» сапогами (Джангар, 152). Там же о самом Джангаре:
Были земле тяжелы шаги,
В коралловые дорожки он
Пунцовые вдавливал сапоги.
(Там же, 50-51)
Громоподобен голос батыра. Когда Цусуни Хира Шорончи «крикнет три раза „ура”, и небо с землёю сойдутся и трижды содрогнётся земля, золотая поверхность» (Джангариада, 102). «Общее место» в эпосе — от крика батыра у старого барса, лежащего в отдалённом укрытии, или «у тигра оглохшего» лопнул желчный пузырь (Там же, 70, 229; Джангар, 213).
Ещё более гиперболично изображена сила голоса батыра в эпосе других народов. Два ойратских батыра в бою ударили своих коней и «наскочили друг на друга с криком, в который вместились голоса тысячи пятисот драконов. Обвалились тогда скалы, горы, повыворачивались лиственницы, затрепетали все живые существа» (Владимирцов, 1923, 97); в другом тексте батыр «гаркнул, соединив в одном громовом голосе голоса тысячи пятисот громов» (Там же, 125). От голоса тувинского батыра Чаргыра-Кара-Мёге также дробятся камни и ломаются деревья (Бокту-Кириш, 54). Голос пятнадцатилетнего Гесера — рокот «голосов тэнгриев», «драконовы громы» (Гесериада, 94). От рыдания батыра сотрясается земля: «Когда же зарыдал Гесер, задрожала и всколебалась вся златонедрая земля» (Там же, 181).
Необычен и сон батыра: такому исполину мало обычного срока. «Общее место» — батыры спят по многу суток, даже месяцев. Особенность такого неодолимого, непробудного сна в том, что он наступает неожиданно и некстати, отчего ситуация резко осложняется и они даже попадают в руки врагов.
(37/38)
Такой сон может наступить перед боем или в пути или застигает батыра после трудных боёв или сильной усталости, что приводит к роковым последствиям. Батыра берут врасплох в плен, как огузского Салор-Казана или казахского Коб-ланды, заключают в зиндан, как Алпамыша, или даже убивают, как Козы-Корпеша. Иногда героине удаётся все же пробудить героя, обычно горячими слезами, падающими на него. В ряде случаев в дело более энергично вмешивается конь, ударяя уснувшего хозяина копытом по голове или опрыскивая его водой. В тувинском эпосе, чтобы герой очнулся от охватившего его сна, на груди его приходится развести огонь (Бокту-Кириш, 114-115) и т.п. Срок сна разный. Беки огузов засыпали на семь дней; вот почему их сон называли «преходящей смертью» (Коркут, 95). В каракалпакском эпосе Отбаскан спал по десять дней; когда враги ворвались в Саркоп, они не могли разбудить его даже ударами ножей и секир (Сорок девушек, 235-237).
В «Манасе» сон сковал старика Кошоя после трёх суток борьбы с Джолоем; воспользовавшись этим, тот пытался ударить сонного о камень (Манас, 161-162). Но и сам Джолой (Йолой) «благодаря своему исполинскому телосложению и сверхъестественной силе может быть побеждён только тогда, когда он впадает после потребления неимоверного количества пищи и напитков в свойственный ему одному смертоподобный сон» (Радлов, 1968, 22).
В цикле сказаний о Кёр-оглы он засыпает на перевале неодолимым сном на семь суток, хотя за ним отправлена погоня (Каррыев, 32).
Фатальный сон героя может быть объяснен рационалистически в более модернизированных эпосах; в узбекском Алпамыше, например, уже как следствие опьянения или действия дурмана, сонного зелья; в ойратском эпосе Дайни-Кюрюлю каждую ночь что-нибудь мешает спать, и, наконец, он засыпает на семь суток.
Исторически корни мотива богатырского сна очень глубоки. Ещё в шумерском эпосе таков сон Гильгамеша, вследствие чего он даже пропустил момент, когда мог получить бессмертие.
Одним из природных достоинств батыра является красота. Ею славился, видимо, ойратский «прекрасный Мингмийе-хан» (Владимирцов, 1923, 195). Мингйан — «первый красавец Вселенной» есть в «Джангаре».
Формулы красоты батыра устойчивы: верхняя часть его тела покачивается при ходьбе, как цветы или «одинокая жимолость»; он сравнивается с тонким деревцем, цветком (Там
(38/39)
же, 245 и др.); когда он засыпает, его стройность и красота показаны через сравнение: он лежит, «растянувшись, как ремень, покраснев, как таволжник» (Там же, 221 и др.).
В описаниях красоты выделяется образ якутского батыра, Кулун-Куллустура, упражняющегося в борьбе, прыжках на особых холмах и пр.: «Прямо держалась шея. Взоры блистали. Чуткие были уши. Дюжи плечи. Стройны ноги». Конечности его были как отрубки лиственницы без коры; «с кольца мундштучной узды» — глаза. «Писаные брови его были, словно два серых горностая, лёгшие ногами друг к другу («общее место». — Р.Л.). Златорумяные щёки походили на две, боком брошенные, красные чашки (монголоидность! — Р.Л.). Был он... мужествен видом» и т.п. О нём же дано очень своеобразное сравнение: «Он так повёл взором кругом, словно б братина, иль там кубок пиршественный шёл в круговую» (Ястремский, 59-60).
В мальчике Нюргуне подчёркиваются та же тренированность и мужественность:
И выпрямился, как сухой и крепкий сук,
Выгнулся всем станом назад,
Словно изогнутое крень-дерево,
Глядел, блистая очами,
Подобными ярким звёздам
В ясную, холодную погоду.
(Нюргун, 91)
Выделена красота Кункара в каракалпакском эпосе, обольстителя женщин, которые теряют от него голову (как и от красоты Мингйана).
Расцвету мужественной красоты и силы в эпосе иногда предшествует пребывание героя в непривлекательном, даже унизительном облике: Гесера, например, в облике ребёнка-урода. Таков сначала и якутский Мюлдью Бёгё — будущий батыр (Нюргун, 12). Герой может быть первоначально и просто сиднем, лежачим калекой до того, как станет знаменитым батыром (см.: Окладников, 282-283; Суразаков, 1961, 156; в «Манасе» — Шипшайдар).
Эпический герой должен обладать не только стойкостью и силой духа, но и выносливостью при лишениях, ранениях и пытках, чему в эпосе уделено большое внимание. Это соответствовало реальной исторической действительности.
В «Сокровенном сказании», которое ряд исследователей справедливо считают насыщенным народными героическими песнями о воинах-монголах, говорится, что «в пищу довольно росы им» (Сокровенное сказание, 147) и что они не дрогнут и не отступят в любой обстановке:
(39/40)
Если с Монголом сейчас нам связаться,
Просто ли будет от них отвязаться?
Если теперь же сойтись и сразиться,
Глазом ведь те не мигнут уклониться:
В щёку коли ты их острым копьём,
Чёрная кровь потечёт с них ручьём —
С места, однако, монгол не сойдёт.
«Строясь в боевой порядок, наши ратники говорили друг другу:
Бегом пробежим хоть по терниям,
А строем построимся хоть и в озере,
Битву же пробьёмся хоть долотами!»
(Сокровенное сказание, 145-146)
Батыр должен уметь спать на голой земле, терпеть жажду, быть стойким, особенно в плену. Он безразличен к ранениям; хотя в тело батыра и коня вонзаются сотни клинков и стрел, оба избавляются от них.
Батыры не замечают ран, хотя куски мяса, вырванные ими друг у друга в бою, насыщают стаи птиц. В башкирском кубаире повествуется:
Сюкэм-батыр мужем был,
На врага, расправив грудь,
Выходил он — мужем был.
Если на виске кровь выступит,
Пот выступает, говорил он.
Если в плечо стрела вонзится,
Дождь идёт, говорил он.
(Киреев, 261)
(То же примерно о Сура-батыре, Кубэк-батыре и др. — Там же, 205, 207).
Так же безжалостны воины в бою и к своему коню, делящему с ними тяготы ратного труда:
Храбрых духом батыров
Становится больше в бою,
Пока сквозь попону кровь не просочится,
Они коней не расседлают,
В ножны сабли не вложат.
(Там же, 201)
Выносливость батыра узнаётся по времени, которое он может сражаться без перерыва. Так, в ойратском эпосе у самого Дайни-Кюрюля вид такой, что ясно: он будет, если нужно, сражаться, «пока колыбельное дитя не состарится... пока не протрутся ушки железных стремян» (Владимирцов, 1923, 124).
Не только физические, но и моральные свойства батыра должны быть высоки. И завет сестры Алпамышу, отправляю-
(40/41)
щемуся впервые в поход из дома, очень сложен и противоречив: здесь и воинский этикет, и бережное отношение к коню, и требование скромности и сдержанности, и жестокость в «честном» бою (Алпамыш, 78).
Воину мешают излишняя эмоциональность, проявление нежности. Старший брат отказывается поцеловать младшего перед отъездом, на прощание:
Ты не девушка, которая отправляется на чужбину,
А молодцу, что в родном краю, зачем уста мои?
(Гесер, ч. II, 90)
Но в гневе батыр страшен. Мотив гнева сопровождает образ батыра, как и его мести врагам: месть — «родимая мать» Отбаскана (Сорок девушек, 324). Батыр — профессиональный воин, и он жаждет битв (см., например: Коркут, 74).
Мужество в плену — непременное условие поведения батыров. Они в плену должны оставаться самими собой, сохранять неустрашимость даже перед муками и гибелью, проявлять непреклонность, терпение и выносливость.
Вопрос к побеждённому о его последних желаниях — одно из «клише» в эпосе. Многие отказываются от высказывания такого желания или просят сберечь коня, отпустив его на родину или взяв себе, позаботиться о сестре, тоже иногда взяв себе, и пр. Своеобразен диалог Хонгора с победившим его сыном неба Тёгя Бюсом:
«Человек, побеждённый в бою,
Молвит последнюю волю свою.
Требуй, чего пожелаешь ты!» —
Алый Хонгор сказал силачу.
«Вырвать жизнь у тебя хочу,
Но действуй, как пожелаешь ты,
Я теперь не человек!»
(Джангар, 63)
В одном варианте, правда, Хонгор, побеждённый в единоборстве, не прося пощады, обращается к своему противнику с разумным словом, как бы в просветлении, о бессмысленности битв за своих ханов (см. выше).
Перед пленением раненый батыр не теряет присутствия духа до последней минуты. Тот же Хонгор, «качаясь от смертельных ран», успел прижать девять миллионов врагов к речной переправе, угрожая им местью Джангара и его тридцати пяти батыров, и «во всю глотку захохотал». «И померк тут его светлый, опытный ум и с распростёртыми руками пал
(41/42)
бедный Хонгор». Его привязывают к железной арбе (в других вариантах волочат связанным по земле на аркане за конём) (Джангариада, 190). В плену жуткие пытки Хонгора длятся шесть лет или шесть калп. Но Джангар отправляется на поиски своего любимца в преисподнюю, находит или полуживого Хонгора, или его тело в кожаном мешке (восточная казнь через утопление?), в брюхе щуки или кучу его костей и т.д. Чудесными средствами Джангар сохраняет остаток жизни Хонгору или воскрешает его. Страшно описание пыток доблестного батыра Отбаскана (Сорок девушек, 266-271).
В плену батыр не только должен проявлять непреклонность и терпение, но и не подчиняться пленению пассивно. В особенности тесно это связано с образом Алпамыша. Стремясь выбраться на волю из зиндана, где он пробыл семь лет, он пользуется всеми средствами, но не хочет принять помощи друга, чтобы не быть ему обязанным (иногда же отказывается это сделать сам друг — изменник или оскорблённый Алпамышем). Но герой принимает тайную любовь дочери вражеского хана и научает её, как освободить и исцелить коня, который тоже в плену. Он пишет письмо на родину на крыле гуся («общее место»). Наконец, он совершает побег, причем способ варьируется: обычно его вытаскивает конь на своём чудесно удлинившемся хвосте (узбекский и алтайский варианты) или женщина — на аркане, подвязав к нему свои косы (Суразаков, 1961, 31). После выхода из зиндана Алпамыш жестоко мстит врагам, угнавшим в плен весь его народ, и изменникам, лишившим на родине власти его отца. Родители героя нередко тоже оказываются в плену, и сын отыскивает и освобождает их.
Мужество требуется в плену не только от мужчины, но и в неменьшей степени от женщины, притом — соединённое с изворотливостью, чтобы избежать домогательств хана, уберечь сына, помочь мужу, явившемуся освободить её.
Однако герои в плену не всегда вполне «принципиальны». Огузские батыры смелы, а в плену соглашаются не только быть певцами и музыкантами, но и биться в воинском поединке, когда подступают какие-то батыры или войска. Так, не зная противника, пленник Казан-бек бьется с собственным сыном Урузом, явившимся для его освобождения (Коркут, 98-101).
Пленник или купленый раб, даже получив богатство, знатность и свободу, в эпосе не становится всё же полноправным членом общества. В «Кёр-оглы» настойчиво проводится эта мысль. Кёр-оглы, томясь бездетностью, обманом
(42/43)
похищает красивого мальчика Аваза, а затем и Хасана (поздняя мотивировка образа «бача» в дастанах?). Оба выросли, стали первыми лицами при дворе Кёр-оглы, и настаёт пора женитьбы сперва для них, а затем и для их сыновей. Ботакуз, из знатного туркменского рода, которую прочат в жёны Авазу, говорит ему: «Ты раб ценою в кобылу». (Формула эта, как мы увидим, устойчива.) Аксакалы предупреждают Кёр-оглы, покровительствующего этому сватовству, о её отце: «Ахмед-сардар посланных к нему сватов убьёт мечом; пусть он не даёт свою дочь твоему рабу» (Жирмунский, Зарифов, 221). Родовитые вельможи не могут забыть низкого происхождения приёмных сыновей Кёр-оглы даже и во втором поколении; не прощают и они сами этого друг другу. Во вспыхнувшей между ними ссоре (по поводу сватовства сына одного к дочери другого) Кёр-оглы обрывает их напоминанием: «Обоих вас я привез и воспитал, дал вам власть и богатство, оба вы рабы, каждый ценою в кобылу» (Там же, 270).
Добровольная сдача в плен в эпосе допустима только для вражеских батыров; светлый герой должен быть непоколебимым в плену, несмотря ни на угрозы, ни на пытки, а плену предпочитать смерть. Побеждённый же враг-чужеземец (или чудовище) нередко молит сохранить ему жизнь, сделать рабом и обещает верно служить. В якутском эпосе есть монолог умирающего демона о том, какую бы большую помощь и благодеяния оказал он помиловавшему его батыру (Ястремский, 113). Другие пленные обещают смотреть за скотом, а до́ма рубить дрова и косить сено и пр. (Там же, 75; Нюргун, 183). Обычно герой не поддаётся на эти мольбы. Однако пленный, сделанный по его просьбе погонщиком уведённого прежде скота, убегает (Худяков, 207). Иное дело — побратимство, заключённое между равными по силе противниками по инициативе одного из них, по заступничеству коня или повелению свыше.
В алтайском эпосе после жестокого боя (когда холмы превратились в болота, а болота — в холмы, воды потекли вспять, горы переместились, птицы и звери разбежались и разлетелись, а «шум борьбы» был слышен «за небом» и у Ер-лика в подземном мире) Шокшыл-Мерген побеждённого им Темир-Кара
К белому небу вынес,
К синему небу поднял.
Тот безуспешно просит оставить ему жизнь и соглашается стать его рабом:
(43/44)
Ты меня не убивай,
У дверей твоих псом я буду,
В доме твоём рабом я буду,
Под спину тебе постель буду стелить,
Под голову подушку буду я класть,
Не убивай же, не убивай!
(Баскаков, 93)
Часто пленник или побеждённый в единоборстве враг просит о приёме в подданство (Джангар, 215).
|