Р.С. Липец
Образы батыра и его коня в тюрко-монгольском эпосе.
// М.: 1984. 264 с.
Часть I. Батыр.
Пиры.
Эпические пиры не только представляют собой экстраординарное развлечение, но и отражают одну из основных форм расплаты властителя с дружиной — именно «кормления» её. Младшие дружинники целиком или почти полностью находятся на иждивении властителя: он снабжает их конями и вооружением, одеждой и всегда их кормит, что отражено в мотиве эпических пиров. Есть в эпосах и более открытые формы кормления дружины. Так, в ойратском эпосе Дайни-Кюрюль снабжает дружинников всем необходимым для похода. Подготовив коней, он «наладил и передал братьям острые мечи, могучие луки, все самые лучшие. Поели шесть богатырей пищи, после которой не проголодаешься, выпили они напитков, после которых не захочешь пить», и пр., и отправились все в путь (Владимирцов, 1934, 123). В узбекском эпосе «Алпамыш» аксакалы-арбобы, сообщая Тайча-хану о том, что пришельцы потоптали своим скотом по незнанию все посевы, приняв их за пастбища, требуют у него защиты, так как это бедствие их разорит, и противопоставляют, видимо, себя дружинному окружению хана:
(26/27)
Мы не на подножных ведь живём кормах,
Мы не на твоих питаемся пирах!
(Алпамыш, 19)
В калмыцком эпосе один из батыров Зарин Зана, тайши мангасов, произносит такую, типично «нукерскую», речь, прося права на поединок с врагом:
В дружбе нетленной испытаны мы.
Вскормлен объедками вашими я.
Вашим по́том пропитанными
Грелся одеждами вашими я, —
Ни о чём не просил я тайшу.
Вашего ныне приказа прошу:
Первым дотронуться мне до него.
(Джангар, 111)
Коварный враг Гесера — Мангадхай подговаривает батыров Гесера перейти к нему и перед этим испортить оружие Гесера, соблазняя их тем, что у него они будут есть мяса сколько хотят и иметь вдоволь девушек. У Гесера же якобы они получают только горсть мяса и чашку супа, молочную барду (Гесер, ч. I, 49). Однако на самом деле кормление дружины у Гесера, преуспевающего вождя, изобильное: мясо — «буграми», араха — «бочками»; устраиваются и борьба, и бега, т.е. всякие развлечения и состязания (Там же, 39).
Хан позволяет себе говорить о своих слугах в минуту раздражения в крайне пренебрежительном тоне, попрекая именно кормлением. Например, о «скот пасущих семи равных силачах»:
На готовой еде сидеть
Не повадившимся ли народом стали?
(Баскаков, 78)
Достоинство хана в глазах его батыров и слуг — его щедрость. Чем богаче дары его дружинникам, тем выше оценивается он сам. Песни о пирах имеют глубокую традицию. В огузском «тяртыме», хвалебной песне, по определению Абулгази, фрагмент из которой им приведён, о щедрости Салор-Казана говорится наряду с его героическими подвигами:
Положил он и в один котёл мясо сорока одной лошади,
Взял он тот котёл в левую руку:
Правой рукой оделял он [мясом] иль.
Видел ли кто [таких] богатырей, беков, как Казан?
(Абулгази, 71)
В «Книге моего деда Коркута» того же Казан-бека приветствуют в следующих выражениях: «...ты, чья обильная каз-
(27/28)
на, когда накоплена, проливается (как) масло» (Коркут, 45); то же говорится о Баюндуре (Там же, 74).
В.В. Радлов приводит пример щедрости другого вождя — Огуз-хана по двум версиям: Абулгази и Рашид-ад дина. Возвратясь из победоносного похода, он устроил «великий пир» в роскошном огромном шатре, украшенном золотом и драгоценными камнями, празднества-«увеселения» и раздачу военачальникам городов, земель и «богатства». Для этого пира (по Абулгази)
Он заколол 900 лошадей и 9000 овец,
Велел сделать из кожи 99 мехов,
Девять из них он велел наполнить водкой, 90 — кумысом,
Всех спутников велел он пригласить и привести,
(Радлов, 1893, 52)
По другой версии (Рашид-ад дина), для «пиршества» было заколото девятьсот кобылиц и девяносто тысяч баранов (Там же, 37).
Во всём этом просвечивает, конечно, более архаичный институт общественных пиров, свойственный ещё родо-племенному строю, в эпосе уже сильно модернизированный. Однако из «большого котла» на пиру угощается в башкирском эпосе «весь народ» (Киреев, 37).
Но не только кормлением старается хан привязать к себе дружину. Он раздаёт приближенным богатые дары (иногда это, вероятно, раздача доли военной добычи). Особую щедрость проявляет хан по отношению к своим дружинникам или даже тысяче воинов (Цаган в «Джангаре»). Дары, конечно, дифференцированны, это не просто снабжение воина самым необходимым для похода — конём и оружием. Баюндур-хан после победы Амрана, сына Бекиля (начальника пограничной заставы), «посадил его по правую руку Уруза, сына Казана (тот всё же более знатен и ещё лучший воин! — Р.Л.), надел на него шубу, сукно, золотое шитьё», а до этого и собственный отец дал Амрану летовку, табуны коней, белых баранов, взял для него невесту «с алыми губами» (Коркут, 89). Самому Бекилю Баюндур ранее подарил на пиру «доброго коня, добрый кафтан, много денег». Но когда зять Баюндура Казан сделал по адресу Бекиля обидное замечание, тот покинул двор и чуть не оставил страну (Там же, 84). Казан-хан «ради долголетия сына своего Уруза раздал много даров молодцам-богатырям-джигитам, дал (им) шаровары, шубы, сукно» (Там же, 31).
В узбекском «Алпамыше» при расставании с откочёвывающими близкими, друзьями и дружинниками хан Байсары
(28/29)
«одежды хорошие на плечи им всем накинул» (Алпамыш, 157). Об одаривании гостей шубами и шапками на 90-дневном пиру сказано в каракалпакском эпосе (Сорок девушек, 100). Каковы были эти шубы, видно из эпитетов в алтайском эпосе:
Золотошубые мои витязи приехали,
Бронзовошубые мои силачи явились.
(Суразаков, 1961, 115)
Одаривают на пирах и военных союзников. Иноземный хан, когда к нему в страну являются Джангар с батырами и отбивают похищенного из Бумбы Ке Джилгана-златоуста, заключает мир и военный союз с Джангаром и устраивает для всех пир. На этом пиру он раздаёт гостям роскошные шубы (Джангар, 191).
Одним словом, в развитых эпосах выступает типичная для периода военной демократии и раннего феодализма картина пира — кормления и одаривания дружинников. Однако в некоторых эпосах ещё явственна основа пиров как родового празднества. Пиры собирают воедино родовичей (но обычно без участия иноземцев, как это имеет место в «Манасе»). Особенно часты были пиры в летний период, когда на «летовья» съезжались из многих аулов: «Летние кочёвки его стали местом ликования и пирования» (Владимирцов, 1934, 85). Пиры в якутском эпосе также объединяют большие массы народа: «Устроил он светлый пир. Что остров лиственничного леса, окрестных сородовичей широко захватил. Ровно рощу лиственниц, окрестных жителей гурьбою всех приволок» (Ястремский, 76). Участие в устройстве таких пиров, естественно, дело всех родовичей, и каждый вносит свою долю. Когда уходят из жизни отцы, их место занимают сыновья; поэтому-то на пирах оскорбительно относятся к бездетным: «...окупится той через тех, у кого наследники есть. А на вас, бездетные бии, надежды плохие... Богатства ваши нам не сладки» (Алпамыш, 2). Отношение к бездетным одинаково, какое бы высокое место в обществе они ни занимали, какими бы богатствами ни обладали.
Пиры в эпосе композиционно служат нередко отправным моментом развития сюжета, а также концовкой, завершающей подвиги и победы батыров. Собрание на пирах мужчин — не только форма общей трапезы, но и место решения вопросов дипломатии, войны и мира, празднования династических и обычных браков и пр.
В эпосе сохранились следы древнего обрядового объедения; отчасти же это следствие исполинского облика героя. В ойратском эпосе батыры поедают огромное количество пищи, выдувают мелкие кости носом, а крупные выбрасывают
(29/30)
ртом (это — «общее место» в разных эпосах). Батыры поглощают на пиру также невероятное количество молочных хмельных напитков, и в этом сказители видят одно из доказательств их удальства. Они пьют «двойное красное вино» (арзу? — Р.Л.) из чаш, в которых «уместилось бы мясо тысячи баранов» (Владимирцов, 1923, 186). Хонгор в калмыцком эпосе перед отъездом
Широкую жёлтую пиалу
Семьдесят раз опрокинул он —
Семьдесят и один человек
Поднимают её с трудом.
(Джангар, 52)
Мингйан при отъезде повторяет этот «подвиг»: его чашу не смогли бы приподнять сорок бойцов, а он осушает её троекратно (Там же, 195). В узбекской версии Алпамыш пьёт «арак» не из чаш, а из кувшинов, горловина которых «с блюдо» (Алпамыш, 203). Тот же изысканный в остальном Алпамыш в конце дастана неожиданно съедает один все свадебные припасы попутчиц, все запасы пищи в доме, где ему оказано дорожное гостеприимство. Впрочем, и в зиндане он исправно поедал одну за другой овец из отар пленившего его властителя, которых таскал ему пастух. Араб Рейхан в сказании о Кёр-оглы перед походом на Чандыбиль «зарезал двух быков, проглотил их разом» (Каррыев, 145).
С тем же гиперболизмом в ойратском эпосе упомянута «сотня земляных печей», устроенных для варки мяса (Владимирцов, 1923, 106). На каждом эпическом пиру — моря или озёра араки или арзы, горы мяса (см. «общее место», например, в тувинском эпосе: Гребнев, 1960а, 53, 158). Гиперболична и длительность пира — сорок дней и больше: «Пировали они по пировым законам восемьдесят суток, радовались-забавлялись по обычаям забавы шестьдесят суток» (Владимирцов, 1923, 96).
Огромно и число прислужников на пиру: в одном тексте «пятьсот красивых прислужников» с золотыми и серебряными чарами (Там же, 180), в другом — даже «шесть тысяч величавых прислужников» (Там же, 107). Чашники на пиру — нередко малолетки (Джангариада, 181). Особенно значительна должность виночерпия. Важность её подчеркивается тем, что в «Джангаре», например, виночерпий — отец самого прославленного батыра Хонгора, смело вступающий в пререкания с ханом ханов Джангаром.
Пир со всеми развлечениями — единственный отдых воина: «С тех пор как появился на свет, Бум-Ердени до трёхлетнего возраста всё пировал, не упустив празднества ни одного
(30/31)
дня, не упустив наслаждения ни одной ночи» (Владимирцов, 1923, 58). Задержка на пиру должна послужить оправданием Гесеру в том, что он не «вознёсся» в срок из-за свадебного пира старшего сына, — «вино его одолело», и пир слишком весел и интересен в суровом течении его жизни (Гесер, ч. II, 75). Его «патрон» старец Зарлиг оправдывает его этим перед бурханами, гнев которых вызвало ослушание Гесера.
Пир — завершение походов, отбитых приступов. Мирная концовка повествования: «мысли их были покойны, а сосуды полны» (Владимирцов, 1923, 102). Но «военная судьба» нередко заставляет батыров прерывать пир — их опять ждёт поход. В ойратском эпосе Ак-сахал передаёт на пиру своему племяннику Бум-Ердени отцовский приказ: «Нельзя наслаждаться, когда над нами враждующий враг-неприятель» (Там же, 94).
Пир в то же время — место, где батыр иногда получает от властителя опасное поручение. Форма согласия на это в узбекском цикле о Кёр-оглы — принятие и испитие «чаши службы», или «чаши смерти», являющейся «знаком возложенного на джигита трудного богатырского подвига». Аваз «первый при всеобщем молчании берёт из рук отца (остальные испугались. — Р.Л.) „бокал службы” ... как знак готовности отправиться в путь по приказанию вождя» (Жирмунский, Зарифов, 231, 344). Иногда же сами батыры проявляют инициативу, не дожидаясь обращения к ним властителя. Так, на пиру Хонгор бахвалится, что выполнит какое-нибудь трудное, невыполнимое задание; потом он даже раскаивается, но всегда выполняет. Однако на пиру батыры упиваются настолько, что иногда забывают свои дела. Хонгор объясняет Мингйану, попавшему в беду из-за их забывчивости, что они пренебрегли им не из-за того, что более родовиты, а просто
Из-за реки
Буйной арзы, благодатной хмельной араки.
(Джангар, 214-215)
Пиры могут быть местом совета или сопровождать такой совет. Их устраивают по различным, но строго определённым поводам: при воинской победе, семейных торжествах — родинах и свадьбах, особенно же пышны и длительны поминальные празднества. Эпические пиры в более архаичной форме, как уже упоминалось, устраиваются в складчину, но и для ханских пиров припасы приносит народ, конечно, хотя об этом и не всегда говорится. Участвуют в доставке запасов и участники пира из «знатных» и «старших». Мясо и вино
(31/32)
для пира могут быть даже ниспущены тенгриями (Владимирцов, 1923, 198). На пирах в эпосе раздают и дары, о чём уже говорилось. Так, заранее подготовлены сыном умершего почётные дары Манасу, приехавшему на поминки Кокетея: девять коней-тулпаров, халаты и ковры; для приёма Манаса подготовлена необычайно роскошная юрта. (У казахов такую юрту при разъезде разбирали и ценное убранство раздавали приехавшим.) Эти дары смягчили обиду Манаса (сын покойного по оплошности не выехал встретить его за несколько дней пути, как полагалось для самых почётных гостей) (Манас, 51). Гости съезжались задолго до начала тризны; родовой старейшина Кошой жалуется Манасу, что «приезжие» гости живут уже месяц здесь за счёт родовичей и «сожрали весь наш лучший скот» (Там же, 59). Кокетей перед смертью завещает не устраивать разорительных поминок: «Бедность идёт по следам пиров». И всё же точка зрения Кокетея на ненужность поминок идёт вразрез с общепринятой:
Тот богач лишись добра,
Кто боится тратить его.
(Там же, 61)
На поминках по самому Манасу, которые будут длиться «круглый год», всё будет в сто крат пышнее, чем на поминках по Кокетею, «и не смолкнет о них молва» (Там же, 304). И действительно, Бакай, старший родич Манаса, на поминках одарил шелками и коврами женщин, ишанам (отказавшимся было ехать и пригнанным силой) выделил по 900 кобыл и верблюдов, возвратил долги Манаса «всем ханам, предъявившим иск» (Там же, 302-303). А между тем мать и вдова Манаса, спасая его новорождённого сына, уже готовятся бежать на чужбину от родовых распрей.
Характерна надпись IX-X вв. на пиршественной чаше из Мавераннахра: «Щедрость — страж чести и имущества» (Гафуров, 355); но чаще всего — это щедрость властителя, сюзерена. Охват участников пира огромен. Джангар собирает на пир целые племена или столько гостей-батыров, сколько умещается во дворце, или всех, кто бы ни пришёл.
Кокетей опасался, что киргизы, обеднев после огромных трат на его поминках, снова попадут под чужеземную власть (Манас, 45-51). По мысли же устроителей поминок, состязания воинов на этих поминках, наоборот, должны стать способом показать чужеземцам силу и богатство киргизов.
Пиры в действительности нередко разоряли самых богатых и влиятельных людей. Дело здесь было не только в самом пире, хотя и для него резали сотни голов скота (в том
(32/33)
числе лошадей), а в дарах гостям и в баснословных призах за победу на соревнованиях — обязательном компоненте тризны. На призы тоже главным образом шёл скот. В эпосе, конечно, это приобрело особо гиперболические формы.
Распорядитель пира, возможно, некогда исполнял и жреческие обязанности (самые смутные отголоски которых сохранились на Кавказе у «тамады»). Г.Н. Потанин ссылается на Рашид-ад дина, который упоминает Игит-Иркыл ходжу, визиря Огуз-хана: тот «первый установил степные церемонии, он первый дал поколениям тамги (знаки, тавры), ураны (военные кличи), онгоны (пенаты) и распределил мясо (т.е. установил правила раздачи мяса на пирах или собраниях по старшинству родства)» (Потанин, 1899, 568). За строгим порядком на пирах, связанным, по-видимому, отчасти с местничеством, и должен был следить стольник. М.П. Грязнов отмечает: «У азиатских народов широко распространены пиршества по всякого рода поводам... со строгим соблюдением разработанного ритуала раздела пищи между участниками пиршества и последовательности её принятия (тюркские народы Сибири и Средней Азии)» (Грязнов, 1972, 28).
Пир — удобное место для плетения всяких интриг и для наговоров. Пиры же нередко становились своего рода западнёй, где сводились счёты с феодалом, властителем, заканчивавшиеся его смертью или попыткой его убийства. В сказаниях о Чингисхане на пиру для него была тайно вырыта в юрте яма, прикрытая сверху, но он узнал об этом и успел вовремя скрыться (Потанин, 1899, 135).
Как известно, и в средневековье, и в более позднюю эпоху пиры происходили в особо выделенных или построенных для этого помещениях — отдельных строениях или частях строения. Но могли устраивать пиры и на открытом месте, как и другие собрания. Особенно, конечно, это было естественно в кочевническом быту, где размеры юрт были относительно невелики, хотя для тоя юрты иногда сдваивали, вынимая по одному звену кереге между ними, или размещались в нескольких юртах. О «пиршественном доме» говорится именно в узбекском «Алпамыше» (Алпамыш, 303), а у полукочевых узбеков, испытавших большое влияние местного осёдлого населения, такие дома были распространены.
Своего рода «местничество» на пирах и других собраниях в эпосе подтверждает социальную дифференциацию окружения хана (или бека). В эпосе о Джангаре место на пиру и совете определено значением того или иного лица, за которым оно закреплено. Во главе «правых» батыров, сидящих вправо от хана, находится тот, кто «у своего господина служит
(33/34)
правой рукой» (Джангариада, 194). В «Книге моего деда Коркута» согласно боевым заслугам и «раздаче хлеба» (т.е. материальной помощи соплеменникам, «кормлению» их) участники пира рассаживаются по отдельным кругам (в некоторых эпосах кругов до нескольких десятков). В «Песне о Секреке, сыне Ушун-Коджи» старший сын Ушун-Коджи — Экрек посещал диван Баюндур-хана и Казана (зятя хана), — «ходил, когда хотел», «наступая на беков (сидели на земле. Р.Л.), он садился впереди Казана». Но его попрекнул один из джигитов: «Слушай, сын Ушун-Коджа! из сидящих здесь беков каждый добыл то место, где сидит, ударами меча, раздачей хлеба». А Экрек ничего этого не сделал; он спросил: «„...разве рубить головы, проливать кровь — доблесть?” Тот говорит: „Да, доблесть”». После этого Экрек решил отправиться в набег, и до этого «пять дней они ели, пили в питейном доме» (пиршественный дом?) (Коркут, 89).
В алтайском эпосе есть свои круги на пиру не только у стрелков и силачей, но и у «старых людей», у девушек и у замужних женщин, т.е. здесь действует и более архаичный принцип деления — по половозрастным признакам. Различия участников пира показаны частично через богатство и одежду. Игры и состязания на пиру идут тоже по отдельным категориям участников:
Молодцы в коротких куртках
В своём углу возились.
Богатыри в золотых шубах
Своим кру́гом игру вели,
Молодцы в серебряных шубах
Своим кру́гом играли.
Меткие стрелки
Своим кру́гом в цель стреляли.
Непобедимые силачи
В своём кругу состязались.
(Когутэй, 171)
Пир победителей в эпосе служит иногда эпилогом победоносной войны. Обычная мирная концовка в эпосе — описание пира после возвращения с победой. Весёлый пир длится девять дней, веселье — тридцать и т.д.
Устроили веселье лучше веселья,
Пир лучше пира.
Арака и чегень потекли морем,
Мясо и мозг костный как гора лежали,
Была шутка сильнее шутки.
Смел сильнее смеха.
(Баскаков, 326)
(34/35)
Это описание с позиций победителя. Но как жутко выглядит такой пир в произведении, где симпатии сказителя на стороне побеждённых! После разгрома Саркопа и пригона его жителей по выжженным степям в Мушкил хан Суртайша устраивает пир, а пленных саркопцев ставит поодаль. Гости жалеют измождённых и убитых горем и страданиями пленников и упрекают хана в жестокости. И тогда хан обрушивается и на гостей, а саркопцев подвергает мучительным казням, бросает в зиндан (Сорок девушек, 266-268; Кырк кыз, 167-171).
|