Д.Г. Савинов
О времени появления персонифицированного шаманства в Южной Сибири.
Шаманистское мировоззрение; шаманизм как система верований, опирающаяся на ряд постулированных положений; существование в окружающем мире персонажей, осуществляющих коммуникативную функцию; выделение среди них определённого круга лиц, обладающих возможностями медиативных действий — всё это типологически диахронные, но взаимопроникающие уровни одного феномена первобытной культуры, на вершине которого находится персонифицированное шаманство.
Вопрос о времени появления персонифицированного шаманства в Южной Сибири остаётся открытым. Имеющиеся археологические материалы (находки «необычных» предметов в погребениях, известные в памятниках всех археологических культур; рисунки «человечков с бубном» без определения их точной датировки и др.) не убеждают в его глубокой древности. Это не исключает вероятности функционирования различного рода «шаманствующих» лиц во все исторические периоды.
Если опираться на датированные археологические материалы из погребений Южной Сибири, то фигура шамана как социально детерминированная к определённому уровню развития общества начинает вырисовываться не ранее хуннского времени (в широких хронологических рамках: конец I тыс. до н.э. — первая половина I тыс. н.э.). Об этом свидетельствуют: обычай расчленения трупов и парциальные захоронения в памятниках тесинского этапа, требующие для выполнения погребальных обрядов специально подготовленных лиц; изображение шаманки с бубном на плите одного из тесинских склепов (Барсучиха I); многочисленные гравировки-«лабиринты», своего рода мифологемы незаписанных текстов шаманских камланий, найденные в одном из грунтовых тесинских могильников (Есино III); изображение птиц на таштыкских стелах и астрагалах, как символов верхнего мира или «переносчиков» человеческих душ; прообразы некоторых шаманских атрибутов, в частности, подвески или амулеты с антиподально расположенными головками коней из таштыкских склепов; коновязи с фигурками лошадей из погребений кокэльской культуры и др.
В это же время первые сведения о шаманах и проводимых ими действиях (жертвоприношения Небу и Земле) появляются в китайских письменных источниках при описании обычаев и обрядов хунну. Известно, что Южная Сибирь, как и другие территории севера Центральной Азии, входила в сферу политического и культурного влияния государства Хунну. Несомненно, что это влияние распространялось и на идеологические представления, наиболее ярким выражением которых явилось персонифицированное шаманство, как часть новой социальной структуры. Поэтому имеются все основания рассматривать сведения письменных источников и указанные выше археологические материалы как явления сопряжённые.
(8/9)
Можно предполагать также, что с хуннским периодом связано начало становления персонифицированного шаманства и у других народов Сибири, в частности, у якутов. Косвенным образом об этом свидетельствуют многочисленные культурные элементы, образующие хуннский пласт в исторической этнографии якутов и имеющие ближайшие параллели в материалах хуннской, таштыкской и кокэльской культур.
Персонифицированное шаманство, будучи по своей природе институтом кастового происхождения, аккумулировало все существовавшие до этого иррациональные представления и культы (тотемические, анимистические; культ мест, стихий и т.д.), и, как часть сакрализованного народного мировоззрения, успешно противостояло проникновению больших религий. Судя по всем имеющимся материалам, его формирование завершилось к середине I тыс. н.э. (обряд «очищения огнём», описанный у Земарха). В дальнейшем, после падения древнетюркских каганатов и других ранне-средневековых государственных объединений, произошла своеобразная реархаизация культа, в результате которой персонифицированное шаманство, потеряв свою социальную основу, сохранилось преимущественно в идеологии, ритуальной сфере и обрядовой практике.
|