Д.Г. Савинов
Археологические памятники завершающего этапа культуры енисейских кыргызов.
В литературе последних лет уделяется много внимания вопросам изучения культуры енисейских кыргызов монгольского времени. Несмотря на имеющиеся расхождения в определении наименования, хронологии и культурной принадлежности, оценка исключительно важного значения памятников этого периода в культурогенезе народов Южной Сибири является общепризнанной. Между тем, количество данных, которыми оперируют исследователе, невелико, а характер публикации их неоднозначен: от монографически опубликованных могильников [1] до краткого перечисления в общей сводке памятников. [2] В этой связи более полная информация о ранее открытых местонахождениях имеет немаловажное значение. В данной статье рассматриваются материалы трёх комплексов, уже известных в литературе, но опубликованных выборочно или неполностью: Часовенная гора в г. Красноярске (раск. С.А. Теплоухова, 1925 г.); Быстрая в Минусинской котловине (раск. П.Е. Чернявского, 1947 г.); Урбюн I в Туве (раск. Д.Г. Савинова, 1965 г.).
Могильник Часовенная гора.
Изучение материалов могильника Часовенная гора, ставшего эталонным памятником для Южной Сибири, уже имеет свою историографию. В знаменитом «Опыте классификации древних металлических культур Минусинского края» они составили VIII (последний) период, датированный С.А. Теплоуховым ХIII-ХIV вв. Однако, из большого количества найденных здесь предметов, в таблицу вошли только серебряные вещи — кубок, ковш, серьга, обкладка передней луки седла; а также навершие в виде трёхпёрого наконечника стрелы; без указания могил, из которых они происходят. [3] В 1965 г. А.А. Гаврилова опубликовала данные о трёх раскопанных С.А. Теплоуховым погребениях, идентифицируемые с ними вещи и, считая их эталонными, выделила «часовенногорский тип» могил ХIII-ХIV вв., распространённый в широком ареале — от Монголии до Семиречья. [4] При этом А.А. Гаврилова отметила, что в коллекции материалов из Часовенной горы «имеется ряд изделий с утраченной пометкой, из какой могилы они происходят». [5] В 1977 г. автором данной статьи в коллекции предметов из часовенногорских могил были выявлены вещи, по своей форме и характеру орнаментации
(114/115)
наиболее близкие культуре енисейских кыргызов предшествующего периода XI-ХII вв. На этом основании было сделано заключение о том, что, во-первых, рассматриваемые погребения отражают не общераспространённый тип могил, а принадлежат конкретной археологической культуре, близкой культуре енисейских кыргызов; во-вторых, в широких границах монгольского времени предпочтительная дата этого памятника — ХIII в. В сравнительной таблице были опубликованы некоторые депаспортизованные вещи, не вошедшие в монографию А.А. Гавриловой. [6] В другой работе этого же года были специально рассмотрены обкладки часовенногорских сёдел. [7] Ряд положений из этих работ повторил И.Л. Кызласов, включивший материалы Часовенной горы в число памятников выделяемого им каменского этапа аскизской культуры (ХIII-ХIV вв.). [8] В общей таблице инвентаря каменского этапа материалы из Часовенной горы составили целый раздел, а некоторые вещи вошли в сводные таблицы по отдельным категориям предметов. [9]
Этнокультурная принадлежность часовенногорских могил определялась в литературе по-разному: как «богатое монгольское захоронение», как свидетельство появления «тюрков на качинских землях» или проявление новых монгольских традиций, имевших древнюю (таштыкскую) основу. [10] По И.Л. Кызласову, отличие в погребальном обряде (трупоположение) часовенногорских и подобных им погребений объясняется процессом «ассимиляции древнехакасским населением (енисейскими кыргызами — Д.С.) части соседних этнических групп». [11] Ю.С. Худяков относит их «к числу памятников кыштымской знати, увеличивших свое влияние в монгольскую эпоху». [12] В.А. Могильников считает, что «присутствие этих (кыргызских — Д.С.) предметов в инвентаре погребений Часовенной горы объясняется, скорее всего, контактами населения с “древними хакасами” (кыргызами — Д.С.)». [13]
Несмотря на широкую известность и эталонное значение памятника, материалы Часовенной горы в полном объёме до настоящего времени не опубликованы. В коллекции находок из часовенногорских могил, хранящихся в Государственном Эрмитаже (колл. 1931), находится серия вещей, связь которых с конкретными погребениями не установлена. Однако, некоторые из них по принципу комплектности сопроводительного инвентаря могут быть идентифицированы с материалами, опубликованными А.А. Гавриловой.
Могила 1. Найдены удила с большими внешними кольцами (13; 1). [сноска *: 13; 1 — так даны ссылки на иллюстрации в работе А.А.Гавриловой: Рис. 13, 1.]
(115/116)
«П»-образные железные скобы — имеется 8 экз. (№ 84). [сноска **: Здесь и далее в скобках №№ вещей из колл. 1931.]
Могила 2. Седельное кольцо (13; 3). Судя по рисунку в таблице С.А. Теплоухова, такие кольца с ажурным краем попарно крепились на передних луках сёдел. В коллекции действительно находится два одинаковых экземпляра (№№ 95, 96). Обломки пластинок с медными трубочками — начельники. Таких предметов также 2: один с железной, другой с «медной» трубочкой (Рис. I; 4, 5). Поскольку на узде мог помещаться только один начальник, можно предполагать, что или в этой могиле было положено две узды, или один из начальников, что более вероятно, относится к другому погребению. Железные подпрямоугольные пряжки с подвижным язычком (13; 4). Найдено 2 экземпляра (№№ 18, 98). Вместе с одной пряжкой под тем же номером (№ 98) имеются железный крюк (от колчана?) и отломанный конец накладки со шпеньком (Рис. I; 7, 8). Не исключено, что все вместе они относятся к креплению колчана. Наконечники стрел — трёхлопастной со свистункой и плоский (13; 10, 11). И.Л. Кызласов приводит два однотипных трёхпёрых наконечника стрел с костяными насадами-свистунками. [14] Кроме того, в коллекции имеется обломок крупного трёхлопастного наконечника с сердцевиднвй прорезью № 21 (Рис. I; 9). Следует отметить, что в рисунках С.А. Теплоухова, о которых будет сказано ниже, представлено 4 одинаковых костяных насада с горизонтальными прорезями (Рис. III; 8), что соответствует общему количеству происходящих из этого погребения наконечников стрел — 4. Костяные украшения колчана с циркульным орнаментом (13; 14). К этому же набору несомненно относятся и другие костяные предметы с циркульным орнаментом — длинная широкая пластина с вырезами на концах — № 6 (Рис. I; 11); узкая боковая накладка и фигурная петля от колчана, известные также только по рисункам С.А. Теплоухова (Рис. III; 7). Кроме того, в этой могиле были найдены стремя, крюк с зооморфным окончанием, нож, молоточек с инкрустацией, кресало, два серебряных навершия в виде трёхлопастных наконечников стрел с фигурными лопастями, срединная накладка лука, топор-тесло, детали сбруи с орнаментированными накладными бляхами и остатки пояса с серебряной пряжкой, наконечником и напускными прямоугольными бляхами из агальматолита, украшенными циркульным орнаментом (13; 2, 5-9, 12, 13, 15-17).
Могила 3. Из этой могилы происходят серебряные серьги, кубок, ковш (14; 1-4), а также зеркало, берестяные колечки и копоушка (утрачены). Кроме того, можно предполагать, что сюда же, как предмет женского туалета, относится костяная щёточка с загнутой лопаточкой
(116/117)
на одном конце и мелкими сквозными отверстиями — на другом — № 48 (Рис. I; 6).
Ряд вещей был найден в отдельной яме, расположенной рядом с могилой 3. В состав этого своеобразного «клада», по А.А. Гавриловой, входили серебряные обкладки седла с железными кольцами на пробоях и медными тиснёными кантами; стремя, обложенное серебряным листком; две роговых подпружных пряжки с остатками железных язычков. [15] Однако, позже, при работе с коллекцией часовенногорских вещей было установлено, что орнаментированные серебряные обкладки (всего 12 экз.) принадлежат не одному, а двум сёдлам различной конструкции: одно из них имело высокие подтреугольные луки (2 обкладки верхних частей лук), другие — широкие арочные луки (остальные 10 обкладок — лук и полок). [16] В данной работе мы не рассматриваем орнаментальные композиции на часовенногорских обкладках лук и полок, так как этому вопросу будет посвящено специальное исследование. В Архиве С.А. Теплоухова сохранились рисунки седельных колец, схематически изображённых в сводной таблице. [17] Судя по характеру орнаментации, они относятся к седлу с широкими арочными луками (Рис. Ш; 1). Здесь же имеется изображение фрагмента медного канта с несколькими рядами выпуклых жемчужин (Рис. III; 2). Кроме того, в составе «клада» находилось не две, а четыре роговых подпружных пряжки одинаковой конструкции, но различающихся по своим размерам: 2 пряжки длиной по 10,5 см (Рис. II; 5) и 2 (с дополнительными зубчиками в приёмнике) — по 15 см (13; 18).Очевидно, каждая пара пряжек относилась, соответственно, к одному из сёдел. Таким образом, в яме около могилы 3 были положены два седла (одно из них со стременем) с подпружными ремнями и пряжками.
Из неиндентифицируемых предметов в коллекции 1931 остаются удила «с упором» (Рис. II; 6), подвесная бляха на шпеньках с фигурно оформленной нижней частью (Рис. I; 1), обломок предмета с шарнирным креплением (Рис. I; 10), часть «Т»-образной застёжки (Рис. I; 12) сбруйные пятиугольные пластины (целые и в обломках — всего 9 экз.) с позолоченной поверхностью и геометрическим орнаментом (Рис. I; 2), две круглых уплощённых бляхи с ажурным краем (Рис. I; 3), набор железных оковок и кантов от ещё одного седла (Рис. II, 1-4). Все или во всяком случае подавляющее большинство из них представляют собой предметы конского убранства и, следовательно, относятся к могилам 1 или 2, так как в могиле 3, единственной из непотревоженных часовенногорских могил, сопроводительного захоронения предметов конской упряжи не было. О первоначальном местона-
(117/118)
хождении некоторых вещей можно судить более определённо. Так, поскольку в мог. 1 были найдены удила с большими кольцами (13; 1), то удила «с упором», как и один из начальников, должны относиться к мог. 2. Подвесные сбруйные бляхи с геометрическим орнаментом, отличные от накладных блях с растительной системой орнаментации из мог. 2, вероятно, происходят из мог. 1. Набор простых железных оковок и кантов седла (Рис. II, 1-4), не соответствующий высокой степени социальной значимости предметов сопроводительного инвентаря из могил 2 и 3, скорее всего, также относится к мог. 1.
Наряду с Эрмитажной коллекцией, важным и ещё не использованным источником для изучения материалов Часовенной горы являются «Зарисовки и фотографии предметов раскопок и экспонатов Музея по Минусинскому краю (1923-1925 гг.)» С.А. Теплоухова. [18] Выполненные по свежим следам, очень внимательные и скрупулёзные (Рис. III), они имеют не только источниковедческую, но и историографическую ценность, как память о создателе первой научной периодизации средневековых памятников Южной Сибири.
Проведённый анализ вещественных находок из часовенногорских могил позволяет поновому представить характер памятника в целом. Могила 3 — южная (трупоположение на спине, ориентировка головой на ССЗ), судя по всем найденным здесь предметам — женская. Могила 2 — центральная, в которой находились лук, колчан с костяными накладками и стрелами, пояс, кресало, молоточек с инкрустацией, несомненно, мужская. Можно предполагать, что сёдла, найденные в отдельной яме (одно с высокими подтреугольными луками — мужское; другое с широкими арочными луками — женское) принадлежали знатным мужчине и женщине, похороненным в могилах 2 и 3. Могила 1 — северная, полностью разрушена; поэтому сказать что-либо о её принадлежности трудно, хотя социальное положение погребённого в ней человека, вероятно, было ниже, чем в двух остальных (младший брат? конюший? и т.п.). В целом, могильник Часовенная гора — это небольшое семейное (?) кладбище явно привилегированной группы населения, где каждому из погребённых были предназначены комплекты конской упряжи и соответствующие их социальному положению другие предметы сопроводительного инвентаря. Обращает на себя внимание, что вещи новых для Южной Сибири форм (кубок, ковш, серьги, щеточка) находились в женском погребении, а вещи, связанные с кыргызской культурной традицией — в мужском, что может рассматриваться как косвенное свидетельство их различной этнической принадлежности.
(118/119)
Могильник Урбюн I.
Памятник расположен в долине Каравэй близко от начала Енисейской «трубы», у подножия горы Чурумал-бурханныг Хая, где находится известное скальное святилище ХIII-ХIV вв. Раскопано несколько курганов, но вещественные находки были сделаны только в одном из них (курган 2). Кроме общей информации был опубликован только серебряный кубок из этого погребения. Дата памятника определена ХIII-ХIV вв., но при этом было отмечено, что «некоторые из предметов могут быть отнесены и к более раннему времени», а само появление этого комплекса может быть связано с приходом какой-то группы населения с севера, из Минусинской котловины. [19] Материал урбюнского захоронения хранится в Краеведческом Музее им. 60-ти богатырей в г. Кызыле.
Курган 2 представлял собой развал юртообразного сооружения из горизонтально положенных плит диаметром 6 м и высотой 0,5-0,6 м. На уровне древней поверхности находилось овальной формы кострище размером 2,8х1,8 м и мощностью 0,15-0,2 м, содержащее угли, золу, капли расплавленного металла и мелкие кальцинированные кости. В западной части кострища располагался скелет лошади, лежащей с подогнутыми ногами, головой на СЗ. Посередине кострища кучкой лежали спёкшиеся в огне погребального костра предметы конского снаряжения: железные оковки и канты лук и полок седла с широкими арочными луками, два овальных стремени с отверстиями в дужке, два седельных кольца с «S»-видной прокладкой (Рис. IV; 12), сбруйные пятиугольные подвесные бляхи со шпеньками — целые и в обломках, всего 10 экз. (Рис. IV; 1), начельник в виде трубочки на фигурной сильно изогнутой пластине с заклепками (Рис. IV; 6). Здесь же были найдены топор-тесло, крюк с зооморфным окончанием (Рис. IV; 14), железные наконечники стрел — всего 9 экз. (8 — плоские ромбические и в виде срезней; 1 — вытянуто-ромбический уплощённый) — Рис. IV; 7-11. В восточной части кострища на том же уровне в специальной выкладке из плоских плиток находился «тайник» с серебряными вещами, где были найдены половина пряжки с неподвижным язычком (Рис. IV; 5), крюк от колчана (Рис. IV; 3), две плоские ременные накладки на шпеньках — одна шестиугольная, другая с вырезом в верхней части (Рис. IV; 4), сильно оплавленная крыловидная бляшка с отверстиями для крепления и кубок на коническом поддоне (Рис. IV; 2). Наиболее интересной находкой в этом комплексе, несомненно, является кубок, сделанный из серебра, причём поддон был отломан, воз-
(119/120)
можно, ещё до захоронения. Тулово кубка гладкое, слегка расширяющееся кверху. По нижнему краю поддона проходит сильно потёртый позолоченный фриз с орнаментом в виде виноградной лозы. Кроме того, в восточной поле кургана под камнем найдено кольцо с несомкнутыми концами, сделанное из узкой свинцовой пластинки с серебряной обкладкой, на которой также нанесен растительный орнамент (Рис. IV; 13).
По обряду погребения (трупосожжение с «тайником») урбюнский комплекс наиболее определённо связывается с енисейскими кыргызами, хотя несколько необычным является сопроводительное захоронение коня — сочетание редкое и для предшествующих периодов развития культуры Саяно-Алтайского нагорья. [20] Набор предметов сопроводительного инвентаря наиболее близок часовенногорскому. Характер самого памятника по одному раскопанному кургану определить трудно, но вполне вероятно, что и здесь находилось такое же семейное кладбище, как и на Часовенной горе.
Могильник у дер. Быстрая.
Памятник находится на правом берегу Енисея, восточнее г. Минусинска в центральной части Хакасии. [прим. сайта] В 1947 г. П.Е. Чернявским раскопано два погребения (могилы 1 и 2). Материал хранится в Минусинском Музее им. Н.М. Мартьянова (колл. 9940). Кроме того, в коллекции представлены отдельные вещи из сборов, скорее всего, относящиеся к ещё одному разрушенному погребению. Все захоронения совершены по обряду трупоположения, хотя более точных данных о них не имеется. Материалы могильника Быстрая не опубликованы. Краткая информация о них дана в сводке памятников каменского этапа И.Л. Кызласовым. [21]
Могила 1. Большое количество обломков железных предметов, среди которых представлены подвесные плоские сбруйные бляхи на шпеньках (определяется форма 5 экз.) — Рис. V; 1; петля-застёжка с заклепкой (Рис. V; 3); наременная обойма (Рис. V; 2); прямоугольная железная пластина с остатками дерева и тонким сплошным цилиндриком посередине (Рис. V; 6).
Могила 2. Полный набор медных оковок и кантов от седла с выпуклым жемчужным орнаментом и железными заклёпками (Рис. V; 4), обломок верхней части стремени с отверстием в дужке, топор-тесло, обломок крупного внешнего кольца удил, два наконечника стрел — веретенобразный прямоугольный в сечении и вытянуто-ромбический упло-
(120/121)
щённый, роговая подпружная пряжка с железным язычком типа часовенногорских (Рис. V; 7).
Материалы сборов (предположительно могила 3). Удила с большими внешними кольцами, нижняя часть крюка от колчана (Рис. V; 5), прямоугольная пряжка с подвижным язычком (Рис. V; 8), три плоских наконечника стрел — один типа срезня и два вытянуто-ромбических (Рис. V; 9-11).
На этом же месте в 1938 году В.П. Левашова раскопала 10 курганов с остатками трупосожжений на горизонте. Под одним из них находилось погребение подростка в могильной яме, лежащего на спине, головой на СВ. [22] В Минусинском Музее (колл. 9881) имеются предметы сопроводительного инвентаря, найденные только в одном из курганов (кург. 1) — три пряжки с различной формой рамки, уплощённый наконечник стрелы, кольцо на пробое, «Т»-видная застёжка, медная фигурная накладка, подвесная сбруйная бляха с геометрическим орнаментом. [23] Можно предполагать, что курганы с трупосожжениями, раскопанные В.П. Левашовой, относятся к несколько более раннему времени, чем могилы, исследованные П.Е. Чернявским, хотя совместное нахождение их в плане этнокультурной преемственности представляется показательным.
Вопросы хронологии и этнокультурной принадлежности.
Взятые по отдельности памятники типа Часовенной горы, Урбюна или Быстрой, отличающиеся по погребальному обряду, выглядят инородными среди бесспорно кыргызских поздних захоронений (типа Каменки V или могильника Тербен-хол) с их устойчивым обрядом трупосожжения — обстоятельство, которое породило различные точки зрения об этнокультурной принадлежности часовенногорских могил. Однако, сравнение найденных в них материалов показывает, что в целом они образуют определённый культурный комплекс, для которого характерно сочетание форм предметов позднего (по И.Л. Кызласову — «каменского») этапа культуры енисейских кыргызов с типами вещей, имеющими более широкий круг аналогий. К первым относятся трёхлопастные наконечники стрел, начельники, «Т»-видные застёжки, удила «с упором», подвесные сбруйные бляхи с геометрическим орнаментом и др. К этому следует добавить и такую деталь погребального обряда, как обычай устройства тайников (или «кладов») с наиболее ценными вещами. Ко вторым — удила с большими внешними кольцами, оковки и канты сёдел с широкими арочными луками, длинные роговые подпружные пряжки, плоские наконечники стрел, костяные накладки и петли
(121/122)
от колчанов с циркульным орнаментом, срединные накладки луков с лопаткообразными концами, гладкие сбруйные бляхи на шпеньках и др. К этому перечню следует добавить серебряные кубки на поддоне, все комплексные находки которых (Часовенная гора, Урбюн) относятся именно к памятникам данной группы. Можно предполагать, что и другие кубки, найденные в виде «кладов» в Южной Сибири (Абакан, Краснотуранск), [24] первоначально были связаны с такими же погребениями. В погребальном ритуале этим инновациям соответствуют захоронения по обряду трупоположения, на спине, головой на С (с отклонениями как в западную, так и в восточную сторону).
Имеющиеся материалы, несмотря на сравнительную малочисленность, позволяют очертить ареал распространения рассматриваемых памятников — от северной Тувы (Урбюн) до центральной Хакасии (Быстрая) и района современного Красноярска (Часовенная гора). Из числа памятников енисейских кыргызов наиболее близки им погребения на правом берегу Енисея, ст. Минусинск (раск. Я.И. Сунчугашева, 1973 г.). [25] За пределами Южной Сибири ближайшие параллели им находятся в Забайкалье — Нюкский клад (кубок типа часовенногорского) [26] и Ильмовая падь, могила 122 (погребение в колоде с СВ ориентировкой, в котором найдены удила с большими внешними кольцами, стремена типа урбюнского, железные оковки седла, крюк с зооморфным окончанием, пояс с напускными бляхами, подвесные сбруйные бляхи со штрихованным орнаментом, плоские наконечники стрел). [27] Можно предполагать, что именно отсюда (или близкого в географическом отношении района) в Южную Сибирь проникали носители новых культурных традиций. На пути их движения сохранялись отдельные погребения, близкие часовенногорским. Наибольший интерес в этом отношении представляет могильник Сарыг-Хая III в Саянском каньоне Елисея, состоящий из нескольких погребений: трёх мужчин-воинов (двух пожилых и одного молодого); подростка, вооружённого луком; женщины в берестяном головном уборе — бокка. Под головами всех погребённых были положены сёдла и предметы конской упряжи. [28]
Обращает на себя внимание общий характер всех рассматриваемых памятников, представляющих собой небольшие семейные (?) кладбища вооружённых мужчин-воинов и сопровождающих их лиц (женщин, подростков) с обязательным сопроводительным захоронением предметов снаряжения верхового коня. Такое сочетание отражает отрыв от родовых традиций и выделение подвижных военизированных групп, охвативших при своём расселении достаточно обширную территорию. Найденные в этих погребениях предметы культуры енисейских кыргызов, а также
(122/123)
разнообразие форм погребального обряда свидетельствуют об интенсивных процессах аккультурации между местным и пришлым населением. Располагаются такие погребения чаще всего на высоких участках или в скрытых местах, чем, возможно, объясняются редкие случаи их обнаружения. Пока нет оснований связывать подобные памятники — от Забайкалья до Красноярска — единой культурно-генетической цепочкой; однако, на территории Южной Сибири они характеризуют определённый, завершающий этап культуры енисейских кыргызов, который по наиболее известному памятнику может быть назван часовенногорским.
Датировка памятников часовенногорского этапа должна быть, в первую очередь, соотнесена со сведениями письменных источников о завоевании монголами государства енисейских кыргызов. Известно, что монгольские войска под водительством Джучи совершали военные походы на территорию Южной Сибири дважды — в 1207 и 1218 гг. С 1260 года, после победы Хубилая над Ариг Букой, Саяно-Алтайское нагорье вошло в состав владения Юаньской династии. В 1293 г. енисейские кыргызы, участвовавшие в междуусобице Хубилая и Хайду, были окончательно разгромлены юаньским полководцем Тутухой, и на завоёванных землях было поселено 700 семей военных поселенцев. После смерти Хубилая (1294 г.) Юаньская династия в Китае просуществовала до 1368 года. Эти и другие сведения, неоднократно приводимые в литературе, [29] показывают, что процесс падения государства енисейских кыргызов и вхождения его в состав Монгольской империи — от первых походов до появления военных поселенцев — был длительным и охватывал, по сути дела, весь ХIII век. Естественно, в разные более узкие хронологические периоды он проходил с различной степенью интенсивности, но основная тенденция — потеря енисейскими кыргызами своих культурных традиций — прослеживается по археологическим материалам достаточно определённо.
Распределение археологических памятников этого времени, на наш взгляд, может быть представлено следующим образом. К первой половине XIII века (условно — до 1260 года) относятся погребения «каменского этапа» (по И.Л. Кызласову) с обрядом трупосожжения и характерным, кыргызским комплексом предметов сопроводительного инвентаря. Хронологические рамки этого этапа в целом определяются нами XII-XIII вв. [30] В этом отношении весьма важным представляется замечание Ю.С.Худякова о датировке могильника Тербен-хол: «Вполне возможно, что время функционирования могильника соответствует начальному периоду монгольской эпохи, когда новые мотивы орнаментации деталей сбруи только начали входить в моду, а значительная
(123/124)
часть инвентаря не отличалась от распространенного в предшествующую эпоху». [31] Памятники каменского этапа в этой интерпретации отражают процессы последней консолидации и расцвета культуры енисейских кыргызов. Материалы часовенногорского этапа, уже в значительной степени смешанные, представляющие распад прежних и появление новых этнокультурных традиций, могут быть в целом синхронизированы со временем существования Юаньской династии в Китае (1260-1368 гг.), в состав которой первоначально входила и территория Южной Сибири (вторая половина ХIII — первая половина ХIV вв.). Своеобразным хронологическим индикатором в данном случае может служить надпись, выполненная квадратным письмом, на монгольской пайзе, найденной в с. Нюкском в Забайкалье вместе с кубком часовенногорского типа.
Известно, что квадратное письмо было введено при Хубилае (1269 г.) и просуществовало примерно до 1340 года. [32] Следует отметить, что и сами кубки на поддоне встречаются в Китае в погребениях времени Юаньской династии. Такое распределение по этапам не исключает возможности переживания отдельных культурных традиций, но это уже тема самостоятельного исследования. Таким образом, часовенногорский этап можно рассматривать как завершающий в развитии культуры енисейских кыргызов. Никаких данных о существовании культуры енисейских кыргызов в более позднее время у нас пока нет.
Что касается этнической принадлежности носителей новых культурных традиций, то вряд ли это могли быть собственно монголы, численность которых в начальный период завоеваний была, как известно, невелика. Кроме того, как справедливо отмечает Ю.С.Худяков, «судя по всему, бурные события ХIII в. мало затронули этот периферийный район». [33] Не были ли это те переселенцы, которые при Хубилае б количестве 700 семей были размещены на землях покорённых кыргызов? Или другие группы кочевых племён, продвинувшихся под давлением монголов в районы Саяно-Алтайского нагорья. В таком случае, археологические материалы указывают на Забайкалье, как возможный исходный центр расселения этих племён.
Примечания
[5] Гаврилова А.А. Могильник Кудыргэ... С. 74.
[6] Савинов Д.Г. О памятниках «часовенногорского типа» в Южной Сибири. // Проблемы археологии и этнографии. Л., 1977, вып. I, рис. I, №№ 1-12, C. 90-99.
[7] Савинов Д.Г. Из истории убранства верховного коня у народов Южной Сибири (II тыс. н.э.). // СЭ, 1977. № 1, рис. 1-4, C. 32-37.
[8] Кызласов И.Л. Курганы средневековых хакасов ХШ-ХIV вв. (аскизская культура в монгольское время). // СА, 1978. № 1; Его же. Аскизская культура в Южной Сибири Х-ХIV вв. С. 55-67.
[9] Кызласов И.Л. Аскизская культура Южной Сибири Х-ХIV вв., табл. I, 50; II, 25, 28, 29; VI, 2; VII, 1, 3; ХVI, 8; ХVIII, 12, 14; XIX, 5, 6; ХХIII, 5, 19; ХХIV, 10.
[10] История Сибири. Л., 1968, т. I. C. 381; Карцов В.Г. Из истории красноярских качинцев и аринцев. // УЗ ХакНИИЯЛИ. Абакан, 1960, вып. VIII. С. 83; Гаврилова А.А. Могильник Кудыргэ... С. 76.
[11] Кызласов И.Л. Аскизская культура Южной Сибири Х-ХIV вв. С. 67.
[12] Худяков Ю.С. Кыргызы на Табате. С. 205.
[13] Могильников В.А. Памятники кочевников Сибири и Средней Азии ХIII-ХIV вв. // Степи Евразии в эпоху средневековья. М., 1981. С. 199.
[14] Кызласов И.Л. Аскизская культура Южной Сибири Х-ХIV вв., табл. XIX, 5, 6.
[15] Гаврилова А.А. Могильник Кудыргэ... С. 73-74.
[16] Савинов Д.Г. Из истории убранства верхового коня, рис. 1-3.
[17] Теплоухов С.А. Опыт классификации... табл. II, № 67.
[18] Государственный Музей этнографии народов СССР. № 53, ф. 3, оп. 1.
[19] Савинов Д.Г. Погребение с серебряным кубком. // УЗ ТНИЯЛИ. Кызыл, 1973, вып. XVI, рис. 1. C. 218-221.
[20] Грач А.Д. Археологические раскопки в Монгун-Тайге. // Тр. ТКЭАН. М.-Л., 1960, т. I, рис. 39. С. 36-40; Арсланова Ф.Х. Бобровский могильник. // Изв. АН КазахскССР, 1963, сер. общ. наук, вып. 4. С. 69-72.
[прим. сайта] [ Правобережье Енисея не входит в состав Хакасии, памятник находится в Минусинском районе Красноярского края. ]
[21] Кызласов И.Л. Аскизская культура Южной Сибири Х-ХIV вв. С. 75.
(125/126)
[22] Архив ЛОИА, 1938, фонд 35, оп. 1.
[23] Минусинский Музей, колл. 9881. Часть вещей опубликована И.Л. Кызласовым (Кызласов И.Л. Аскизская культура Южной Сибири X-ХIV вв., табл. IX, 58; ХII, 37; ХIII, 18, 27; XX, 37).
[24] Кызласов И.Л. Аскизская культура Южной Сибири Х-ХIV вв., рис. 36, 37.
[25] Опубликовано И.Л. Кызласовым (Кызласов И.Л. Аскизская культура Южной Сибири Х-ХIV вв., табл. ХХХVII; ХХХVIII, 1-16).
[26] Григорьев Г. О нюкском кладе. // ЖМВД, 1846, т. ХVI.
[27] Раск. Г.П. Сосновского (Гос. Эрмитаж, колл. 1395; Архив ЛОИА, ф. 42, д. 194).
[28] Длужневская Г.В. Работы в Саянском каньоне Енисея. // АО 1975 года. М., 1976. C. 236; Её же. Продолжение раскопок средневековых памятников в Саянском ущелье Енисея. // АО 1982 года. М., 1984. С. 198-199; Её же. Раскопки могильников Бедиг-Хорум и Сарыг-Хая III. // АО 1983 года. М., 1985. C. 201-202.
[29] Кызласов Л.Р. Из истории племён Саяно-Алтайского нагорья в XIII-XV вв. // УЗ ХакНИИЯЛИ. Абакан, 1965, вып. XI. C. 40-64; Его же. История Тувы в средние века. M., 1969. C. 130-138; Его же. История Южной Сибири в средние века. М., 1984. C. 78-102. Кызласов И.Л. Аскизская культура Южной Сибири Х-ХIV вв. С. 67-68; Худяков Ю.С. Кыргызы на Табате. С. 203-205; Его же. Кыргызы на Енисее. Новосибирск, 1986. C. 71-75.
[30] Обоснование датировки дано в работе: Савинов Д.Г. Длужневская Г.В. Могильник Эйлиг-Хем III как источник по истории центрально-азиатских племён (в печати). [опубликовано]
[31] Худяков Ю.С. Кыргызы на Табате. С. 203.
[32] Савинов Д.Г. О памятниках «часовенногорского типа» в Южной Сибири. С. 90-91.
[33] Худяков Ю.С. Кыргызы на Табате. С. 205.
(126/127)
(127/128)
(128/129)
Рис. III. Часовенная гора. м. № 1-3 (Архив С.А. Теплоухова)
(открыть Рис. III в новом окне)
(129/130)
(130/131)
|