|
Ю.А. Рапопорт
|
|
Рис. 1.
|
Рис. 2.
|
статуя имеет следы раскраски, подчёркивающей рельеф (например, сбрую), и моделирована значительно чётче. Сопровождает оссуарий керамика кангюйского типа.
Кроме двух находок 1956 г., следует отметить три случая, когда были, встречены фрагменты подобных оссуариев: в 1955 г. во время работ на оссуарном кладбище Куба-тау был найден керамический фрагмент в виде лошадиного уха, в 1954 г. подобный обломок обнаружен при раскопках постройки со статуарными оссуариями на крепости Айбугир-кала I, в 1953 г. была найдена керамическая фигура всадника близ крепости Адамли-кала. На последней находке необходимо остановиться подробнее.
В 250 м к юго-западу от памятника среди остатков античной усадьбы были собраны фрагменты статуарных оссуариев, после чего здесь были проведены раскопки. При этом обнаружены две керамические скульптуры. Первая из них изображает мужскую фигуру (рис. 5) с руками, лежащими на поясе; несколько ниже пояса фигура отделена срезом (ещё до обжига) от части статуи, представлявшей одно целое с конской фигурой. От фигуры коня сохранились ухо и налеп, изображающий ногу (рис. 6, а, б).
Вторая — керамический сосуд, близкий по форме к хумчам архаического (Кюзели-гырского) типа. Однако это несомненно часть статуи — насечками передана вышивка, идущая по разрезу и окаймляющая подол платья, что характерно для архаических женских терракот Хорезма (рис. 7, а, б). Статуи сопровождает керамика кангюйского типа, в том числе два красно-ангобированные бокаловидные сосуда, датируемые IV-III вв. до н.э. Между керамическими обломками лежали древесные угольки и мелкие куски сгоревших человеческих костей. Это давало основания полагать, что обнаружены следы трупосожжения и что керамические пустотелые скульптуры являются урнами. Однако подобная трактовка находки казалась тогда слишком смелой, поскольку весь найденный ранее в Хорезме материал относился к оссуарным, зороастрийским погребениям. Поэтому считалось более вероятным, что обнаружены оссуарии, разбитые при пожаре.
Следует отметить, что археологических данных о трупосожжении в ранний период истории Средней Азии ещё недавно почти совершенно не было. [3] Но за последнее время количество материала, подтверждающего
Рис. 3.
Керамический оссуарий в виде сидящей мужской фигуры в натуральную величину, найденный близ Кой-Крылган-кала.
(Открыть Рис. 3 в новом окне)
бытование обряда трупосожжения, заметно увеличилось. В результате раскопок Кой-Крылган-кала, памятника, возникшего в IV в. до н.э., С.П. Толстов пришёл к выводу, что здание это служило местом трупосожжения и храмом. [4]
Я.Г. Гулямов при раскопках на Кзыл-Кыре близ Бухары обнаружил некрополь IV-III вв. до н.э. с обрядом трупосожжения, где «покойников сжигали вместе со всем их имуществом, посудой, зернотёрками, пряслицами и другими вещами. Пепел клали в сосуд и оставляли тут же на месте». [5]
Весьма вероятным представляется сейчас, что слой, давший обильный обгоревший инвентарь кангюйского типа в недостроенном дворцовом здании на городище Калалы-гыр I, [6] — это слой трупосожжений. То, что этот слой перекрыт слоем оссуарного некрополя, скорее подтверждает, чем опровергает такое предположение.
В непосредственной близости от городища Кой-Крылган-кала на поверхности небольшого бугра найдены среди углей и пепла опалённая керамика кангюйского типа и керамическая маска (рис. 8). [7] Следует отметить, что бугор является не остатками какой-либо постройки, а частью насыпи древнего канала, что исключает предположение о пожаре. Есть все основания полагать, что это место трупосожжения, где были оставлены и урны.
На самом городище Кой-Крылган-кала найдены обломки прекрасно выполненной керамической маски, первоначально раскрашенной по алебастровой подгрунтовке, со сквозными ноздрями и ртом (рис. 9). Весьма вероятно, что именно сочетание маски и сосуда, куда собирался пепел, и было началом эволюции от уpны-сосуда к статуе-урне. Во всяком случае именно так шло развитие форм погребальных сосудов у этрусков: «Сначала употреблялись портретные маски металлические, привешивавшиеся к погребальным урнам, затем горло сосуда обратилось в голову, а на самом сосуде изображались разные члены тела и обозначалась одежда, и наконец появились сосуды, изображающие целую человеческую фигуру». [8]
Рис. 4.
|
Рис. 5.
|
Помимо перечисленных археологических свидетельств о трупосожжении в Средней Азии, на существование этого обряда указывают и некоторые письменные источники.
Прежде всего, авестийский термин «дахма» (по сведениям Г.П. Снесарева, до сих пор сохраняющийся в Хорезме) [9] обозначал первоначально, как указывает лингвистический анализ, «место сожжения», «погребальный огонь». В этом выводе единодушны такие учёные, как Гейгер, [10] Нюберг [11] и Герцфельд. [12]
В первом фаргарде Видевдата (Vid. 1, 17) упомянута область, где производятся трупосожжения (nasuspaja), эта область названа Чахра (čaxra), локализация её не установлена. Интересно отметить, что, беспощадно осуждая трупосожжение. Видевдат в то же время лишь Чахру и
Рис. 6.
|
Рис. 7.
|
Маргиану считает верующими в Арту — олицетворение религиозной праведности зороастризма. [13]
Исходя из принимаемой сейчас датировки I фаргарда, можно считать, что ещё во II в. до н.э. в одной из областей распространения зороастризма широко применялось трупосожжение. Это позволяет предположить, что более поздние свидетельства о трупосожжении связаны не только с известным тюркским обычаем, но и с древней местной традицией. Таково свидетельство Аммиана Марцеллина (XIX, 1-2) о сожжении трупа сына царя хионитов. Прах был собран в серебряную урну (о том, как выглядела урна, ничего не сказано), а вокруг урны были расставлены ложа с мастерски выполненными изображениями людей, сопровождающих покойного в загробный мир.
|
|
|
Рис. 8.
|
Рис. 9.
|
Заметим, что погребения на городищах Куня-Уаз [14] и Канга-кала, [15] которые есть основания считать хионитскими, свидетельствуют о наличии здесь обряда, близкого к обряду, описанному римским историком. Вокруг выкладки с мощным кострищем располагались черепа и части скелетов. Рядом найдены обломки глиняного раскрашенного изображения человеческого лица (Канга-кала) и деталей человеческой фигуры (рука в натуральную величину, сделанная посредством наматывания пропитанной алебастром ткани на железный каркас, обнаружена в погребальной комнате Куня-Уаза).
Очень интересно свидетельство Истории Северных дворов [16] и Сунской династии [17] о наличии трупосожжения в государстве Ши, там упоминается также о золотой урне. Это сообщение привлекает А.М. Беленицкий при истолковании известной композиции из объекта II Пянджикента, на которой, по его предположению, изображена сцена приготовления к сожжению трупа. [18]
Таким образом, многие данные указывают на длительное существование в Средней Азии обряда трупосожжения и на распространение здесь погребальных урн. Весьма вероятно поэтому, что именно такие урны
были найдены близ Адамли-кала. В подобных урнах-статуях, или, применяя традиционный археологический термин, лицевых урнах, и следует видеть прямой прототип статуарных оссуариев, в том числе и рассматриваемого оссуария в виде всадника. Весьма сложным является вопрос о том, каким образом обряд захоронения пепла в урнах мог смениться захоронением костей в оссуариях, пусть и близких к урнам по форме.
Согласно свидетельству античных авторов, среди восточноиранских племён распространено было выбрасывание трупов на съедение животным и птицам. [19] У них, как полагают, заимствовали этот обычай маги, [20] у которых выбрасывание мёртвых отмечено Геродотом (I, 140). Выбрасывание трупов предписывает Авеста. Однако в античных источниках нет указаний на употребление оссуариев. Нет достаточно чётких указаний на то, каковы были uzdāna и в Авесте. Оссуарные захоронения характерны, очевидно, именно для Средней Азии (только меньшим размахом археологических работ трудно объяснить весьма незначительное количество находок оссуариев за её пределами). В то же время необходимо подчеркнуть, что среднеазиатские оссуарии не датируются ранее IV в. н.э. Исключение составляют лишь некоторые хорезмийские оссуарии, к которым, по-видимому, восходят оссуарии Согда, Шаша, Семиречья и западной части Ирана. [21] Следовательно, столь рано зафиксированный обычай «выбрасывания», видимо, не сопровождался первоначально захоронением костей в оссуариях.
Наряду с выбрасыванием трупов существовал, по всей вероятности, в той же этнической среде, древний обряд трупосожжения, который весьма рано (на это указывает сохранение традиций в V в. до н.э. в форме погребального сосуда, найденного близ Адамли-кала — рис. 7) привёл к появлению лицевых урн. Впоследствии, и это очевидно следует связывать с победой канонического зороастризма, обряд выбрасывания вытеснил полностью трупосожжение, но урны при этом были сохранены, превратившись в оссуарии. Можно полагать, что, происходя от урн, не все оссуарии получили их форму; в тех районах, где преобладало ранее трупоположение, они приняли форму саркофагов, гробниц, а в районах распространения выбрасывания — форму погребальных носилок (таково, нам кажется, в частности, происхождение некоторых форм хорезмийских оссуариев). При постановке вопроса о происхождении оссуарного обряда как синтеза трупосожжения и «выбрасывания» следует отметить, что археологические данные свидетельствуют о возможности возникновения на основе двух или даже трёх погребальных обрядов нового ритуала захоронения. [22]
В заключение следует попытаться определить, кого изображают статуарные оссуарии, в частности рассматриваемый нами оссуарий в виде всадника.
Допустимо предположение, что это изображения божеств. Примеры захоронений внутри статуй богов имеются — таковы каноны, сосуды для внутренностей в древнем Египте.
Однако гораздо чаще погребальная урна изображает покойного; его образ всегда передаёт погребальная маска, а видимо с масками и связан
начальный этап хорезмийских оссуариев. Да и внешний вид самих изображений, передающих облик реальных людей, лишённых каких-либо атрибутов божества, заставляет считать статуи портретными.
Изображения, пожалуй, подчёркивают лишь спокойствие и величие умершего. Последней цели, видимо, служит изображение покойника в образе всадника. Вместе с тем можно полагать, что на выбор именно образа всадника наталкивало также имя покойного типа «Аспабарак» («Всадник»). Это имя было прочитано С.П. Толстовым на остраке с Кой-Крылган-кала. [23] Юсти насчитывает свыше 80 иранских имён с корнем «aspa» — лошадь. [24]
Следует предполагать, что статуарные оссуарии не были всё же только сосудами для хранения костей; вполне вероятно, что они служили, кроме того, предметом поклонения, являясь по сути дела изображениями божеств особого рода.
Попытаемся обосновать это предположение. На крышках многих оссуариев изображена парящая птица. Ещё Иностранцев доказал, что это изображение отлетающей души (фериште у иранцев). [25] Сравнительно недавно горные таджики устанавливали на могилах шесты с изображением голубей, причём у них было совершенно отчётливое представление о том, что это изображение душ умерших. [26] На крышках некоторых оссуариев вместо фигурки птицы изображена человеческая голова, по мнению К.А. Иностранцева, — голова умершего. [27] Тот же учёный налепы-головки на четырёхугольных оссуариях считает изображениями фравашей — душ умерших. [28] Можно предположить, что и головки покойных на крышках также рассматривались как изображение фравашей. Но фраваши — это не только символ души, это многочисленные и могучие божества-предки. Представляются они часто как величавые сильные воины, [29] иногда конные. [30] Именно такого рода образы и передают хорезмийские статуарные оссуарии.
Очень многие стороны жизни считались зависящими от благорасположения фравашей; за своё покровительство они требовали поклонения и жертвы: «Кто будет восхвалять и почитать нас, воспевать нас и ублаготворять, кто встретит нас щедро с яствами и одеяниями в руках и восхвалениями, достоин за это высшего вознаграждения». [31]
Примеры почитания изображений и останков предков широко известны. Так, Геродот свидетельствует, что скифы-исседоны поклонялись золочёным черепам отцов (IV, 26); римляне хранили в своём доме керамические маски предков (imagines) и приносили им жертвы (Полибий, VI, 53, IV).
Имеется ещё одна параллель — уже более близкая. У осетин, погребальный обряд которых даже в XIX в. был сходен с зороастрийским, существовала так называемая «ночь мёртвых», или «ночь сидения»
(бадан-ахсав). В эту ночь воздвигалось изображение покойного, облачённое в его одежду, которое и служило предметом поклонения. [32]
Из упомянутого выше свидетельства китайских исторических хроник совершенно определённо можно заключить, что в государстве Ши поклонялись урне с пеплом родителей владетеля, причём обряд выполнялся в определённые числа и с большой пышностью. [33]
Рис. 10.
Терракотовая статуэтка, найденная близ замка №59 Беркут-калинского оазиса:
а — вид спереди, б — вид сзади.
(Открыть Рис. 10 в новом окне)
Несомненна прямая связь между статуарными оссуариями и статуями зала Царей Топрак-калы, которые, как это доказал С.П. Толстов, являются изображениями царей династии Сиявушидов и богов-покровителей. [34]
Очень похожи на статуарные оссуарии некоторые терракотовые хорезмийские статуэтки (рис. 10, а, б). [35] Возможно, что эти статуэтки в определённых условиях заменяли статуарные оссуарии, являясь также изображениями обожествлённых предков.
О сохранении почитания душ умерших предков свидетельствуют как средневековые источники (для Хорезма, в частности, это отмечено ал-Бируни), [36] так и современный этнографический материал. Согласно сообщению Г.П. Снесарева, до сих пор в Хорезме существует обряд в честь душ умерших (арвохи), который весьма напоминает «ночь сидения» у осетин. В определённые дни, точнее ночи, готовится особая пища для арвохи, помещения убираются, у распахнутых ворот чисто выметенных дворов при свете специально возжигаемых огней сидят люди, ожидая прихода арвохи. [37]
Таковы некоторые предположения, возникающие в связи с находками статуарных оссуариев, которые ещё недавно не были известны археологии. Дальнейшие работы, очевидно, приведут к новым находкам, что и позволит сделать более полные выводы.
[1] С.П. Толстов. Работы Хорезмской экспедиции АН СССР по раскопкам памятника IV-III вв. до н.э. — Кой-Крылган-кала. ВДИ, 1953, №1, стр. 173; его же. Итоги работ Хорезмской археолого-этнографической экспедиции АН СССР и 1953 году. ВДИ, 1955, №3, стр. 204.
[2] М.С. Юсупов и С.И. Скиндер. Оссуарий из Тургай-мазара. «Труды Среднеазиатского государственного ун-та им. В.И. Ленина. Археология Средней Азии». Ташкент, 1956. стр. 140-143.
[3] Ср., однако, сообщение А.В. Комарова в Археологическом обществе 25 февраля 1888 г. (газета «Новости» №62 и 65 за 1888 г.).
[4] С.П. Толстов. Хорезмская археолого-этнографическая экспедиции 1955-1956 гг. (Доклад на сессии отделения исторических наук). СА, 1958, №1, стр. 121-122.
[5] Я.Г. Гулямов. Археологические работы к западу от Бухарского оазиса. «Труды Ин-та истории и археологии АН УзССР», Ташкент, 1956, стр. 160.
[6] С.П. Толстов. Итоги работ Хорезмской археолого-этнографической экспедиции АН СССР в 1953 г. ВДИ, 1955, №3, стр. 198-199.
[7] С.П. Толстов. Работы Хорезмской археолого-этнографической экспедиции АН СССР в 1949-1953 гг. ТХЭ, М., 1958, т. II, стр. 190, рис. 85.
[8] Л. Нидерле. Человечество в доисторические времена. СПб., 1898, стр. 366.
[9] Полевая запись Г.П. Снесарева, №143, 1954 г. Узбекский этнографический отряд.
[10] W. Geiger. Ostiranische Kultur im Altertum. Erlangen, 1882, стр. 268.
[11] H. Nyberg. Die Religionen des Alton Iran. Leipzig, 1938, стр. 322.
[12] E. Herzfeld. Zoroaster and his World, v. II. Princeton, 1947, стр. 748.
[13] Ср. В.В. Струве. Восстание в Маргиане при Дарии I. ВДИ, 1949, №2, стр. 17.
[14] С.П. Толстов. Археологические работы Хорезмской экспедиции АН СССР в 1952 г. ВДИ, 1953, №2, стр. 159-161.
[15] С.П. Толстов. Итоги работ Хорезмской археолого-этнографической экспедиции АН СССР в 1953 г. ВДИ, 1955, №3, стр. 200.
[16] Н. Бичурин. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена, т. II., М.-Л., 1950, стр. 272.
[17] Там же, стр. 282.
[18] А.М. Беленицкий. Вопросы идеологии и культов Согда (по материалам пянджикентских храмов). Живопись древнего Пянджикента, М., 1954, стр. 81-82.
[19] Страбон, XI, II, 3; XI, II, 8; Цицерон. Тускулянские беседы, I, 45; Диодор, XVII, 105; Юстин, 41, 3 и др.
[20] И.М. Дьяконов. История Мидии. М.-Л., 1956, стр. 403.
[21] См. Б.Я. Ставиский. Пянджикентский некрополь как памятник культуры Согда VII-VIII вв. Автореферат диссертации. Л., 1954.
[22] Б.А. Куфтин. Материалы к археологии Колхиды, т. II. Тбилиси, 1950, стр. 75.
[23] С.П. Толстов. Работы Хорезмской экспедиции АН СССР по раскопкам памятника IV-III вв. до н.э. — Кой-Крылган-кала. ВДИ, 1953, №1, стр. 169.
[24] F. Justi. Iranisches Namenbuch. Marburg, 1895.
[25] К.А. Иностранцев. К истории домусульманской культуры Средней Азии. ЗВО РАО, т. XXIV. Пг., 1917, стр. 138.
[26] А.А. Семёнов. Этнографические очерки Зарафшанских гор, Каратегина и Дарваза. М., 1903, стр. 96.
[27] К.А. Иностранцев. Указ.соч., стр. 138.
[28] Там же.
[29] Яшт., XIII, 45 и др.
[30] E. Hеrzfеld. Указ.соч., т. II, стр. 499.
[31] Яшт., XIII, 50.
[32] С.Г. Кaргинов. Ночь мёртвых в Осетии. «Изв. Кавказского отдела РГО». т. XXIII, №1, 1915.
[33] Н. Бичурин. Указ.соч., т. II, стр. 272, 282.
[34] С.П. Толстов. По следам древнехорезмийской цивилизации. М., 1948, стр. 186.
[35] Ср. рисунки 3 и 10.
[36] E. Sасhau. Chronologie orientalischer Volker von Alberuni. Leipzig, 1878, стр. 226.
[37] Полевые записи Г.П. Снесарева №21 и №22 за 1956 г. Узбекский этнографический отряд.