Б.А. Литвинский, И.Р. Пичикян
Эллинистический храм Окса в Бактрии
(Южный Таджикистан).
Т. 1. Раскопки. Архитектура. Религиозная жизнь.
// М.: «Восточная литература». 2000. 504 с.+ вклейка.
ISBN 5-02-018114-5; ISBN 5-02-018126-9 [см. также Т. 2 и Т. 3.]
Заключение.
Место храма Окса в истории культуры Центральной Азии.
[ Б.А. Литвинский ]
Политическая история Бактрии ахеменидского и эллинистического периодов охватывает четыре столетия (конец VI — II в. до н.э.). Как показывает история, при всём различии этих двух эпох в политической и культурной жизни существовали нерасторжимая связь, преемственность и даже намеренное копирование несокрушимых ахеменидских традиций в наиболее важных направлениях — политической организации государства и самом монументальном из искусств — архитектуре.
Раскопки на Тахти-Сангине привели к открытию комплекса храма Окса, почти полному вскрытию его сооружений и частично — фортификации цитадели древнего города, обнаружению огромного фонда разнообразных археологических предметов, монет и памятников искусства, датирующихся временем от VI в. до н.э. до III в. н.э. Храм Окса, наряду с Ай-Ханум, является одним из двух наиболее важных и репрезентативных памятников эллинистической Бактрии, кардинально изменивших наши представления об её археологии, архитектуре, искусстве, религии. Материалы раскопок позволяют внести новый элемент в комплекс концепций, связанных с бактрийско-эллинистическим взаимодействием и дальнейшими судьбами эллинистической культуры, её ролью и влиянием в постэллинистическое время. Эта проблема имеет важное значение не только для Бактрии, но и для всей Центральной Азии и Индии. Она получила освещение в трудах многих зарубежных авторов, опубликованных в последнее время, причём их подходы весьма различны, см.: [Sherwin-White, Kuhrt, 1993, и статьи E. Will, A. Kuhrt — S. Sherwin-White, P. Briant, G. Le Rider, P. Bernard, O. Bopearachohi, A. Invernizzi, P. Leriche, B. Lyonnet, Cl. Rapin, M. Isameddinov, J.-F. Salles, помещённые в «TOPOI». Orient-Occident, vol. 4/2, 1994].
По вопросу о времени возведения храма Окса взгляды авторов этого труда не совпали. И.Р. Пичикян полагал, что храм Окса был построен по приказу Александра Македонского. Столь раннюю дату он обосновывал наличием ахеменидских элементов в архитектуре храма, обилием найденных в нем вотивов ахеменидского времени, ранней датировкой обнаруженной при раскопках капители (он её относил ко времени Александра Македонского). Он также ссылался на общеизвестные шаги Александра, направленные на примирение с бактрийской знатью. Однако всё это вызывает контраргументы. Ахеменидская традиция продолжалась в бактрийской архитектуре и при Селевкидах, вотивы могли попасть из сокровищницы более раннего храма, капитель должна скорее всего датироваться самым началом III в. до н.э. Что же касается благоприятной для строительства исторической ситуации, то она была, очевидно, ещё более
(367/368)
благоприятной в начале правления Селевкидов. В главе VII я уже писал о религиозной политике Селевкидов, благожелательно относившихся к местным культам и поддерживавших местные храмы 1. [сноска: 1 См. также: [Sherwin-White and Kuhrt, 1993; Bernard, 1994b]. ] Особого внимания в этом плане заслуживает время Селевка I (311-281 гг. до н.э.) и его сына Антиоха I (281-261 гг. до н.э.). Задолго до раскопок Ай-Ханум и храма Окса мне приходилось писать о роли, которую ранние Селевкиды сыграли в истории Средней Азии. Их внимание к восточным областям имело кроме политических и экономические резоны. Кроме того, Антиох был сыном Селевка I от брака, который он заключил в 324 г. до н.э. в Сузах, ещё при жизни Александра Македонского, с Апамой — дочерью Спитамена. Она пользовалась исключительным почётом со стороны как своего мужа, так и сына: её именем называли города, ей оказывались другие почести. Учитывая всё это, а также неспокойную ситуацию в регионе, Селевк I сначала поручает (с 301 г. до н.э.) сыну выполнять какие-то административные функции на Востоке. Позже, с 293 г. до н.э. и до смерти отца (281 г. до н.э.), Антиох являлся его соправителем на Востоке. Это нашло отражение в монетном чекане, что детально исследовано нумизматами 2. [сноска: 2 Литвинский, 1963, c. 276-286 (со ссылками на источники и литературу). ] Возможно, именно с Антиохом I, с периодом его правления на Востоке, и связано грандиозное строительство храма Окса, которое потребовало мобилизации значительных человеческих, материальных и финансовых ресурсов. В пользу этого в какой-то степени свидетельствуют и монетные находки: наиболее ранними монетами, обнаруженными в храме, являются шесть (!) монет Антиоха I; таким образом, самый конец IV — начало III в. до н.э. представляется наиболее вероятным временем возведения храма. Такой же точки зрения придерживается и П. Бернар [Bernard, 1994, с. 508].
Возникает вопрос, почему столь значительное сооружение, вероятно входившее в число общебактрийских святилищ, было создано именно в этой, достаточно изолированной местности с непростыми природными условиями, которые, впрочем, в ту пору были более благоприятными (см. Приложение 1). Задавался этим вопросом и П. Бернар, ответ которого отличается свойственными этому учёному глубиной и элегантностью [Bernard, 1994, с.508-509].
Как мне представляется, вполне вероятно, место для храма у слияния Вахша и Пянджа и образования Амударьи (совокупность этих рек носила в древности название Окс), где соединялись важнейшие речные потоки Бактрии и как бы рождалась и распределялась вода, персонифицировавшаяся в образе божества Воды и родственных божеств, было выбрано ещё и потому, что здесь, несомненно, располагалось пока ещё не найденное, более раннее святилище, построенное в ахеменидское время и посвящённое великой реке Оксу. Многочисленность вотивов ахеменидского времени в хранилищах храма Окса, который там датируется эллинистическим временем, скорее всего указывает на то, что эта группа вотивов накапливалась в более раннем храме.
Материалы раскопок чрезвычайно важны и при обсуждении некоторых общеисторических проблем. Сопоставление храма Окса с Ай-Ханум показывает их принципиальные отличия. Ай-Ханум — это греческий полис, имею-
(368/369)
щий полисное управление, с преобладающим эллинским населением, думающим, говорящим, пишущим и читающим на греческом языке, почитающим эллинских богов. Количество местных жителей — бактрийцев здесь было ограничено, и они, очевидно, полностью эллинизированы. В архитектуре переплелись эллинские, древневосточные и бактрийские элементы, причём последние превалировали. На Тахти-Сангине было бактрийское население, исповедующее местную религию, но частично и греческое, несомненно двуязычное. На определённых участках духовной и материальной сферы заметны внедрение эллинских элементов и греко-бактрийский синтез. В архитектуре храма Окса очень сильны передневосточные, особенно ахеменидские, традиции; греческие же были выражены в каменных модификациях: алтарях и капителях колонн.
Очевидно, в Бактрии существовало несколько зон эллинизации: зона компактного расселения эллинов в полисах и военных колониях, где вся культура была однотипна айханумской, и ареалы тесных эллинско-бактрийских этнокультурных и религиозных контактов. Здесь возможны три модели. Первая — включение в контекст инокультурной среды отдельных элементов эллинской культуры без их (существенного) переосмысления. В Бактрии достаточно широко распространились греческий язык и письменность [Schmitt, 1990, с. 53]. Вторая модель связана с внутренней трансформацией (разного рода и степени) семантического содержания тех или иных образов, обычаев или обрядов. Один из вариантов этой модели — соотнесение инокультурного явления с изоморфным явлением в данной культуре и включение его в систему этой культуры в неизменном или незначительно изменённом виде с тем же или гибридным содержанием (пример — вотив Атросока). И, наконец, третья модель (зона), где в местную среду проникали только отдельные элементы эллинской материальной и духовной культуры. На территории Бактрии и примыкающих областей это были некоторые архитектурные детали (особенно каменные базы колонн, кровельная черепица), керамика и др. Речь идёт не только об импорте, но о заимствовании и распространении форм и техники. Выработанные в зонах эллинистического влияния типы строительной техники и архитектуры, например эллинистическо-центральноазиатской фортификации [Rapin, Isamiddinov, 1994], сыграли важную роль в дальнейшей эволюции культуры Средней Азии. Эти процессы происходили не только в Бактрии, но с различными вариантами и в других областях Центральной Азии, в частности, как показали П. Бернар и К. Рапэн, в Согдиане [Bernard, 1996].
Конечно, границы соответствующих ареалов и хотя бы приблизительное количество эллинов в них неизвестны. Справедливо пишет А.Б. Босворт: «Мы не имеем сведений, как много городов было основано в Бактрии и Согдиане [Александром], но они явно были многочисленными, и если объединить их с местными гарнизонами и солдатами в армиях территориальных сатрапов, то они представляли концентрацию европейских поселенцев, не имеющую параллелей где-либо ещё в империи» [Bosworth, 1980, с.248].
Внимание, уделённое в этой книге эволюции культовой архитектуры, генезису композиционной схемы и отдельным конструктивным деталям восточных храмов, не представляется мне чрезмерным и объясняется недостаточно полным освещением этих проблем в литературе. Восточная храмовая архитектура,
(369/370)
в отличие от греческой, этрусской и римской, только в сравнительно недавнее время стала исследоваться профессионально. Благодаря работам К. Шиппмана и Д. Хуфа особенно хорошо изучены культовые сооружения сасанидского периода. Мы же сосредоточили внимание на более ранней эпохе.
Культы и ритуалы эллинистической Бактрии, обзор которых завершает нашу работу, только начинают изучаться. Проблема религиозных представлений и культов, связанных с храмом Окса, необычайно сложна. Наличие двух атешгахов ясно указывает на культ бога огня и культ царского огня. У современных зороастрийцев в их храмах лишь один постоянно действующий главный алтарь огня; по-видимому, в древности ситуация была иной. Тем не менее о конкретных формах этого культа можно судить по позднезороастрийским сочинениям, древним и средневековым источникам, религиозной практике современных зороастрийцев Ирана и Индии. В свете нашего исследования храм Окса был центральным или одним из центральных храмов огня целой области. Культ огня не являлся единственным культом храма.
Выше мы указывали, что в храме Окса передневосточная, особенно ахеменидская, архитектурная традиция прослеживается очень ярко. Это чрезвычайно важно в связи с дискутируемой в современной науке проблемой сущности Селевкидского государства. Недавно П. Бриан сделал глубокий обзор современных тенденций в понимании этой проблемы [Briant, 1990, с. 41. См. также: Briant, 1994]. Одни историки, как он пишет, продолжают обращаться к идее колонизационной идеологии и практики. Вместе с тем появились серьёзные сомнения в справедливости самого понятия «эллинизация Востока», и такой крупный исследователь, как Э. Вилл, считает, что в настоящее время нет такого историка, который бы серьёзно верил в глубоко проникшую эллинизацию общества Ближнего Востока. В трудах других исследователей внимание сосредоточено на выявлении исходных корней непрерывавшихся локальных традиций и повсеместного континуитета экономических отношений. Сам П. Бриан в перечисленных выше работах, как и в предыдущих [Briant, 1976; 1978; 1982; 1984], указывает на тесные связи Селевкидского государства и общества с Ахеменидским, отмечая, что следует иметь в виду связи не только с Ахеменидами, но и с ассиро-вавилонскими и эламскими предшественниками [Briant, 1990, с.40]. В заключение П. Бриан приходит к осторожному выводу: «Представляется, в эллинистический период греко-македоняне просто добавили свои традиции к мультиэтнолингвистическому состоянию. Но мы не знаем, то ли они не хотели, то ли не были способны довести всё это до единообразия, по крайней мере сплавить всё это в нечто общее, центром чего были бы их собственные социокультурные ценности» [Briant, 1990, с. 41. См. также: Briant, 1984; 1994]. Раскопки Тахти-Сангина добавили новые сведения о реальном содержании этих сложнейших процессов, и мы надеемся вернуться к их анализу в последующих публикациях всех вещественных материалов.
Дальнейшее развитие культуры (в самом широком смысле) Центральной Азии по ряду важнейших направлений покоилось на местном эллинистическом или эллинизированном субстрате либо сохраняло связанные с ним черты. Невозможно здесь даже просто перечислить все основные факты, назовём лишь
(370/371)
некоторые. После падения Греко-Бактрийского царства греческий язык сравнительно скоро перестал быть распространённым; письменность на базе греческой, напротив, просуществовала ещё несколько столетий — при кушанах и эфталитах, вплоть до VII в., хотя в свете последних открытий бактрийской письменности [Симс-Вильямс, 1997] теперь ясно, что в горных районах Бактрии и других областей Центральной Азии сочинения, написанные греческим письмом, сохранялись и до XI-XII вв. Ранний период развития исламской науки и философии с их мощным эллинистическим пластом связан с культурными процессами в Передней Азии. Но после открытия философского текста на Ай-Ханум [Rapin, 1987, с. 225-236, 237-244, 249-266; Cavallo, 1987, с. 236-237; Hadot, 1987, с. 244-249] стало ясно, что на территорию Центральной Азии попадали сочинения греческих философов, и нельзя исключить возможность, что в подлинниках или переводах они продолжали существовать многие столетия. Определённые линии преемственности прослеживаются и в области религии. Не только храм Окса, но и его греческие каменные алтари при юэчжийском завоевании и в кушанское время не были разрушены и, очевидно, использовались. В Средней Азии в кушанское и посткушанское время сохранялся обычай помещать «обол Харона» в рот покойника [Литвинский, Седов, 1984, с. 150-160]. Ряд персонажей и мотивов греческой мифологии вошёл в иконографический репертуар кушанского и посткушанского времени. Образы Зевса, Гелиоса, Афины, Селены, Диоскуров, Геракла, Эротов и других персонажей [см., в частности, Rosenfield, 1967, с. 14-26; Сарианиди, 1989, с. 46 и сл.], постепенно подвергаясь варваризации, долгое время сохранялись в среднеазиатском искусстве. В V-VIII вв. в коропластике Согда встречаются реминисценции античной пластики [Мешкерис, 1978, с. 245]; торевты Центральной Азии тогда же изготовляли чаши с иллюстрациями к трагедиям Эврипида, хотя, возможно и не понимая их смысла, допускали искажения [Маршак, 1978, с. 258-268], а в Согде, в Пенджикенте, сохранились чисто эллинистические мотивы в декоративной отделке. Ещё более существенно отмеченное всеми исследователями воздействие эллинистического искусства на становление бактрийско-кушанского и гандхарского искусства, на их стиль и иконографию.
Не менее велик эллинистический вклад, опосредованно вошедший в развитие древней и раннесредневековой архитектуры. От античных ордерных систем ведут своё начало ордерные системы кушанского и раннесредневекового времени [Воронина, 1977], претерпевая при этом принципиальные изменения и трансформацию. Это касается и самой колонны, и её элементов. В последующем в архитектурных сооружениях получили разнообразное развитие и применение такие архитектурные композиции, как четырёхколонный зал в обводе коридоров и колонный айван, представленные в храме Окса. Многие виды материальной культуры, в частности керамика, обязаны своим обликом и техникой эллинистической эпохе.
Можно предположить, что восточноэллинистические города повлияли на параллельно существовавшие местные и на дальнейшее развитие центральноазиатского урбанизма. Влияние шло во многих направлениях, начиная от фортификации, планировки, типов зданий, благоустройства, до внутреннего
(371/372)
строя города и городского самоуправления. Последнее подтверждает факт присутствия бактрийцев в городской администрации Ай-Ханум. Вероятно предположение о взаимодействии между социальными и экономическими структурами греческого и бактрийского населения, образовавшими единый культурно-исторический греко-бактрийский феномен.
Произведения искусства из храма Окса на Тахти-Сангине и Ай-Ханум в полной мере дают представление не только о монументальном и прикладном искусстве, но и о культуре эллинистической Бактрии в целом. Стимулятором эллинизации искусства и культуры Бактрии после 329 г. до н.э. были насильственное установление политической власти македонян, основание новых эллинистических полисов и крепостей, в архитектуре которых преобладали местные и восточные влияния. В эллинистическое время, в период вхождения Бактрии в государство Селевкидов, а затем расцвета самостоятельного Греко-Бактрийского государства контакты с греческими городами Средиземноморья были регулярными. Они обеспечивались и последующими волнами колонизации, о чём свидетельствуют художественные школы, отразившие непосредственное влияние селевкидского искусства.
При подведении итогов обсуждения наиболее важных проблем культуры Бактрии ахеменидского периода следует подчеркнуть, что в настоящее время информация, полученная в результате археологических раскопок, сравнительно невелика. Зафиксирован лишь факт существования ахеменидских слоёв, сами же города остаются неизученными из-за мощных последующих застроек. По-прежнему основными указаниями на существование бактрийских городов ахеменидского периода служат только письменные свидетельства античных авторов, но и они предельно ограниченны. Из этих источников вытекает типология городов, которая подтверждается археологическими исследованиями: большие столичные центры, малые города и приграничные города-крепости, наличие акрополя, дворца, храма в столицах Верхних сатрапий. В целом эта структура, сложившаяся при Ахеменидах, была заимствована и развита Александром, однако царская власть уже опиралась на эллинскую полисную политическую организацию, обязательно требовавшую иных дополнительных архитектурных комплексов [Кошеленко, 1979].
Монументальность храма Окса, исключительное совершенство его строительных конструкций, развитость строительных приёмов, общий высокий стандарт строительства — яркое свидетельство высокого уровня древнебактрийской архитектуры, прошедшей, начиная с эпохи бронзы, длительный путь развития, взаимодействовавшей с архитектурными традициями древних народов Ближнего Востока и обогащённой опытом эллинистической архитектуры.
Для правильного понимания храма Окса он сопоставляется в архитектурном и археологическом контексте как с храмами огня Суз, Кухи-Хваджа и Персеполя, типологически наиболее близкими по архитектурной композиции и времени функционирования, так и с принципиально иными храмами со статуей божества (Ай-Ханум, Дильберджин). Особое внимание уделено первой группе памятников, для чего было необходимо привести большинство из известных нам сведений об истории их открытий, времени функционирования и интерпретации их назначения. Как показало наше исследование, определяющей чер-
(372/373)
той для атрибуции этих храмов огня служат атешгахи на фасаде храма, а также наличие в пределах храмовой территории хранилищ священной золы.
Храм Окса является классическим образцом бактрийского храма огня. Воплощённые в нём композиционно-архитектурные принципы и идеи сыграли важную роль в дальнейшем развитии храмов огня и храмовой архитектуры в целом, как в Бактрии-Тохаристане, так и в Парфии, Хорезме, Согде и других областях Центральной Азии.
В тексте книги мы, к сожалению, вынуждены были ограничиться лишь отдельными указаниями на некоторые памятники, ибо освещение всего этого материала, как и эволюции культа огня и характера храмовой жизни в Центральной Азии рубежа нашей эры — I тыс. нашей эры, далеко выходит за её рамки и должно стать предметом другого (или других) исследований.
Произведения искусства из слоновой кости высокого художественного уровня, относящиеся к ахеменидскому времени и найденные в храме Окса, — ножны и рукояти акинаков, костяное навершие и втулка индийского посоха со сценой приношения сосудов (обычно символизирующих водные потоки), нижнее завершение ритона в виде скульптуры льва, рукоять, увенчанная рогатым грифоном, — свидетельствуют об идентичности посвящений, составляющих оба комплекса как храма Окса, так и Клада Окса.
Основная масса находок Клада Окса имеет аналоги лишь в посвятительных предметах из Тахти-Сангина, хотя раскопки последних десятилетий в республиках Средней Азии проводились во всё большем объёме. Однако открытий, перекликающихся с вещами и монетами Клада Окса, до сих пор не было сделано. Это подтверждает идею, что Клад Окса — храмовое сокровище святилища Окса.
Какие же коррективы могут внести новые находки на теменосе храма Окса и в окружающих его постройках? По идее они могут дать новые предметы ахеменидского эллинистического времени, которые будут расценены как дополнительные доказательства в пользу всего изложенного выше. Большое значение могут иметь надписи, на находку которых мы возлагаем большие надежды.
В настоящее время остаётся вероятность открытия более древнего, чем раскопанный нами храм, святилища Окса. Пока мы можем лишь высказать предположение, что более древние, чем храм Окса, вотивы могли быть перепосвящены в него из другого, находившегося рядом древнего бактрийского храма. Возможно, что он когда-нибудь будет открыт на Тахти-Сангине или около него. Во всяком случае, очень вероятно, что культ божества Окса-Вахша существовал в этом месте, у слияния рек, с более древних времён, чем приход македонцев в Бактрию. Не менее вероятно также, что культ Окса был очень распространён и мы открыли не единственное его святилище. В пользу этого говорят восходящие к имени Окс теофорные имена, в состав которых входит имя божества Вахш-Окс (см. выше, в главе VII). Об этом же свидетельствует средневековая традиция.
Образование архитектурного и художественного восточноэллинистического койне на гигантской территории Востока способствовало развитию изобра-
(373/374)
зительного искусства и последующему расцвету местных локальных школ, с их мощной местной (в данном случае ахеменидско-бактрийской) традицией. На этом этапе этнические, религиозные и культурные компоненты греков и бактрийцев образовали в определённых разделах культуры неповторимый греко-бактрийский культурный феномен, который проявлялся на определённых территориях и в определённых сферах.
Из всего сказанного ясно, что воздействие эллинизма на центральноазиатское общество и его культуру было многофакторным и достаточно глубоким. Отсюда вытекает общегуманитарный вывод: не только западноевропейская цивилизация выросла на фундаменте античности, но и основания цивилизации Центральной Азии включали мощный эллинистический устой.
Б.Л.
|