главная страница / библиотека / оглавление книги
Д.Г. СавиновДревнетюркские племена в зеркале археологии// Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г. 2005 : Степные империи древней Евразии. СПб: 2005. 346 с.
I. Формирование прототюркского культурного субстрата.
Древнетюркский культурный комплекс, как и этногенез, имеет длительную и пока во многом ещё неясную историю. Памятники древнетюркского времени, представленные в основном так называемыми «погребениями с конём», распространены в горно-степных районах Центральной и Средней Азии, Казахстана и Южной Сибири повсеместно, что создает впечатление единовременного появления их в рамках созданного в 552 г. Древнетюркского каганата. Такая оценка, возможно, может считаться верной по отношению к самим погребениям, но не к представленным в них формам предметов сопроводительного инвентаря, многие из которых имели длительный предшествующий генезис. Впрочем, и сама форма погребения с конём, возможно, не является инновацией, так как в настоящее время на Алтае известны отдельные погребения с конём хуннского [1] времени.
По мнению Л. П. Потапова, высказанному ещё в 1966 г., «уже накапливаются данные, позволяющие поставить вопрос о преемственной этногенетической связи культуры кочевников древнетюркского времени Тувы с культурой кочевников гуннского времени» (Потапов, 1966, с. 11). Сейчас таких матери- алов уже «накоплено» вполне достаточно, чтобы решить вопрос о выделении не только «хуннского», но и «скифского» пластов (или компонентов) в древнетюркском культурогенезе (Савинов, 1998).
Во второй половине I тыс. до н. э. на территории Саяно-Алтае-Хангайского нагорья существовали яркие и своеобразные культуры скифского типа (или культуры «ранних кочевников», по М. П. Грязнову). Несмотря на различия в форме хозяйства, устройстве погребальных сооружений, антропологическом типе и видах керамики, их объединяет то, что принято называть «скифской триадой» (сходные формы предметов вооружения, снаряжения верхового коня и знаменитый скифо-сибирский «звериный» стиль). К этим культурам, в первую очередь, относятся наиболее исследованные в настоящее время пазырыкская культура Горного Алтая, тагарская культура Минусинской котловины и саглынская (или уюкская) культура Тувы. Время расцвета этих культур относится ко второй половине V-IV в. до н. э., после чего начинается постепенный и, по-видимому, достаточно долгий период их угасания, в каждом из этих культурных образований выразившийся по-разному: на Алтае к III в. до н. э. исчезают большие («царские») курганы пазырыкского типа; в Минусинской котловине, наоборот, в это время появляются одиночные позднетагарские курганы с большим количеством погребённых; в Туве, наряду с традиционными захоронениями в срубах, распространяются погребения в каменных ящиках и т. д. Однако причина подобных трансформаций была одна: появление на севере Центральной Азии нового сильного этнополитического образования — государства Хунну.
Распространение элементов хуннской культуры, судя по археологическим материалам, начинает ощущаться с рубежа III-II вв. до н. э. и, возможно, связано с походами на север основателя будущей империи Хунну — Маодуня. Однако широкое их распространение наблюдается, главным образом, с середины I в. до н. э., когда произошло разделение хуннов на северных и южных, и продолжается, по-видимому, до середины II в. н. э., когда хунны были окончательно разгромлены сяньбийцами. Крайние «точки» местонахождений своеобразных и поэтому хорошо «узнаваемых» хуннских художественных бронз (от Прибайкалья до Красноярска и от Красноярска до Западного Алтая) очерчивают северную границу влияния хуннов на местные племена. Таким образом, на протяжении не менее одного — полутора столетий на севере Центральной Азии и в Южной Сибири происходили интенсивные процессы взаимного проникновения и смешения раннекочевнических (местных) и хуннских (пришлых) культурных элементов, что и явилось основой сложения прототюркского культурного субстрата. Эпоха ранних кочевников создала неповторимый и своеобразный мир материальной культуры, основанный, главным образом, на металлургии бронзы и использовании сюжетов скифо-сибирского «звериного» стиля. Вместе с тем, целый ряд предметов материальной культуры и искусства, зародившись в эпоху ранних кочевников, продолжали существовать без значительных изменений и позже, органически «вписавшись» в культуру эпохи раннего Средневековья. То же самое касается и материалов хуннского времени, основанных, главным образом, на металлургии железа и развитии новых, более совершенных форм вооружения и снаряжения верхового коня.
Предметы сопроводительного инвентаря, найденные в погребениях конца I тыс. до н. э. — первой половины I тыс. н. э., можно, вслед за А. А. Гавриловой (Гаврилова, 1965, с. 80-98), разделить на две категории вещей: 1) предметы, относящиеся к человеку; 2) предметы, относящиеся к снаряжению верхового коня. Предметы, найденные с человеком, в свою очередь, разделяются на: 1) предметы вооружения; 2) предметы бытового назначения. Из предметов вооружения в культурно-генетическом аспекте наиболее показательны лук, наконечники стрел и панцирные пластины; из бытовых предметов — детали поясных наборов, топоры-тесла, приборы для добывания огня, отдельные виды утвари. Не менее важен анализ ритуальных сооружений и произведений изобразительного искусства.
Предметы вооружения. Остатков сложносоставных луков скифского времени в погребениях не найдено, однако о его форме и конструктивных особенностях можно судить по бронзовым вотивным изображениям (Дэвлет, 1966), а также реалиям оленных камней (Кубарев В., 1979, с. 69-71) и петроглифам (Окладников, Худяков, 1981, рис. 1-2). Начиная с хуннского времени, луки с костяными и роговыми накладками традиционной М-образной формы получили широкое распространение. В классическом виде лук хуннского типа имел семь накладок: две пары концевых и три срединные, из которых две широкие помещались по бокам кибити (деревянной основы лука), а третья, узкая, со слегка расширяющимися концами, — между ними с внутренней стороны. Остатки сложносоставных луков хуннского типа сейчас найдены повсеместно: в Монголии и Забайкалье, на Горном Алтае и в Туве, в Средней Азии и Казахстане. В дальнейшем конструктивные особенности лука хуннского типа сохраняли своё значение на протяжении всего I тыс. н. э., принимая в разных местах определенные модификации, обусловленные конкретной этнической средой. Об общности связанных с луком представлений в хуннское и древнетюркское время свидетельствуют случаи нанесения на костяных накладках гравировок со сценами охоты. Наиболее известный пример из области средневековой археологии — костяные накладки из могильника Кара-Куджур VI-VII вв. на Тянь-Шане (Кибиров, 1957, рис. 4-5).
Ведущей формой наконечников стрел, начиная с хуннского времени, были железные трёхпёрые черешковые наконечники с различной конфигурацией пера, традиция изготовления которых не прерывалась на протяжении всего I тыс. н. э. Столь же длительно существовала и древняя хуннская традиция использования наконечников стрел с костяными насадами-свистунками.
Наиболее ранние железные панцирные пластины известны в хуннских памятниках Забайкалья. До этого, в эпоху ранних кочевников, в качестве основного защитного вооружения использовались кожаные панцири с костяными пластинами, причём некоторые костяные пластины из монгольских погребений имели такую же прямоугольную форму и характер расположения отверстий для крепления, как и будущие железные. У хуннов Забайкалья одновременно использовались оба вида панцирных пластин — костяные и железные (Давыдова, 1985, рис. IX, X). Железные панцирные пластины 1-й половины I тыс. н. э. можно условно разделить на два типа: 1) короткие с округлой ниж- ней частью; 2) длинные подпрямоугольные. Хуннские панцирные пластины относятся к первому типу. В Южной Сибири и на сопредельных территориях получили распространение панцирные пластины второго типа, найденные в погребениях берельской группы памятников на Горном Алтае, одинцовской, кулайской и верхнеобской культур на Оби, куда они проникают, очевидно, из более южных районов. В памятниках таштыкской культуры металлических панцирных пластин не обнаружено. Находки железных панцирных пластин показывают время и пути распространения металлического доспеха хуннского типа: сначала на Горном Алтае и в прилегающих районах Приобья, затем — бассейне Среднего Енисея. В древнетюркское время они уже встречаются повсеместно.
Предметы бытового назначения. Как известно, пояс является одним из главных элементов кочевнической культуры на всем протяжении её существования. Главная особенность поясных наборов древнетюркского времени заключается в постоянном использовании различного рода накладных блях, обойм и подвесных ремешков с наконечниками, имеющих как функциональное, так и декоративное значение. Алтайские пояса эпохи ранних кочевников также были украшены деревянными орнаментированными накладками с горизонтальной прорезью внизу для подвесных ремешков (Кубарев В., 1979, табл. XVI). Одновременно на Горном Алтае, в Туве и в Монголии использовались квадратные и трапециевидные бронзовые наременные обоймы, имеющие горизонтальную прорезь для подвешивания ремешков. Типологически они, несомненно, предшествуют раннесредневековым: начиная с VII-VIII вв. эту же форму повторяют металлические поясные бляхи-оправы катандинского типа, получившие во второй половине I тыс. н. э. чрезвычайно широкое распространение.
Самые ранние ременные «наконечники» с горизонтальной прорезью для подвешивания найдены в хуннских памятниках Забайкалья (Коновалов, 1976, табл. XIV). Своей удлинённой формой они более всего напоминают сросткинские (кимакские) наконечники IX-X вв. из погребений Восточного и Северного Алтая, хотя по характеру крепления отличны от них. Не исключено, что сам факт появления подобного рода предметов был обусловлен повышением социального (знакового) значения пояса в период появления хуннской государственности. То же самое можно сказать относительно так называемых «лировидных» подвесок. Широко распространённые в эпоху раннего Средневековья (особенно в культурах алтае-телеских тюрков и енисейских кыргызов), они непосредственно восходят к костяным подвескам хуннского времени, типа найденной в могильнике Кокэль и в погребениях берельского этапа на Алтае.
Первые находки пальштабовидных топоров-тёсел связаны с культурой забайкальских хуннов (Давыдова, 1985, рис. VIII). Несколько ранних экземпляров происходит из Минусинской котловины. В памятниках середины и 2-й половины I тыс. н. э. они уже встречаются повсеместно.
Самый ранний из всех известных приборов для добывания огня — «огневая планка» — найден в кургане Аржан (Грязнов, 1980, рис. 11). Такая же планка со сверлинами и циркульным орнаментом обнаружена А. Д. Грачом в могиль- нике Саглы-Бажи II (Грач А., 1980; с. 65-66). Следующие по времени существования приборы для добывания огня происходят из могильников Ноин-Ула в Монголии (Руденко, 1962, табл. XXV) и Кокэль в Туве (Дьяконова, 1970, рис. 13; Вайнштейн, 1970, рис. 36), но, в отличие от саглынского, они не имели циркульного орнамента. Приборы для добывания огня несколько отличной формы («огневые доски») встречаются впоследствии и в средневековых погребениях на Алтае (Гаврилова, 1965, табл. XII) и на Памире (Бернштам, 1952, с. 138).
О непрерывной традиции изготовления некоторых типов сосудов — кубкообразных (глиняных и металлических) и низких блюд-столиков — можно говорить достаточно определенно. Кубкообразная форма сосуда появляется в эпоху поздней бронзы и становится наиболее известной благодаря многочисленным котлам скифо-сарматского времени. Ту же форму котлообразного сосуда сохраняет тесинская, таштыкская и кокэльская керамика. В середине I тыс. н. э. аналогичные сосуды найдены в курганах «с усами» Восточного Казахстана (Арсланова, 1975, табл. II). Изображения кубков, по-видимому, металлических, характерны для многих алтайских, тувинских и особенно монгольских древнетюркских каменных изваяний. Затем под названием «кубков часовенногорского типа» они вновь встречаются в памятниках предмонгольского и монгольского времени.
Деревянные блюда-столики на низких ножках — один из наиболее характерных видов утвари эпохи ранних кочевников. Аналогичные блюда-столики найдены в Кенкольском могильнике на Тянь-Шане (Бернштам, 1940, табл. XVIII) и кокэльских погребениях в Туве (Дьяконова, 1970, табл. VII; Вайнштейн, 1970, рис. 82, 97 и др.). Изображения их иногда встречаются на алтайских каменных изваяниях (Кубарев, табл. XXXVI). Несомненная преемственность в изготовлении этого вида деревянной утвари является важным свидетельством в пользу сохранения бытовой, традиционной культуры в сходных природно-хозяйственных условиях на протяжении весьма длительного времени.
Предметы снаряжения верхового коня. К предметам снаряжения верхового коня, которые могут быть рассмотрены на имеющемся материале, относятся сёдла, удила, псалии, блоки от чумбура и отдельные сбруйные украшения (подвесные бляхи — решмы и полусферические бляхи — умбоны).
В эпоху раннего Средневековья параллельно развивались три типа сёдел, различающиеся по форме передних лук: 1) с низкими округлыми луками; 2) с подтреугольными луками; 3) с широкими арочными луками. Наиболее традиционную форму представляют сёдла с низкими округлыми луками, которые появились в конце I тыс. до н. э. и просуществовали без значительных изменений вплоть до монгольского времени. Судя по всему, они восходят к мягким сёдлам пазырыкского типа, состоявшим из двух кожаных подушек, соединённых между собой ремнями или тонкими деревянными планками.
С лицевой стороны они украшались золотыми или берестяными орнаментированными накладками. Самые ранние роговые накладки подобного рода происходят из Шибинского и Каракольского курганов (Руденко, 1960, рис. 5; Баркова 1979, рис. 4). Несколько позже деревянные луки седла этого типа были найдены в одном из Ноин-Улинских курганов в Северной Монголии (Руденко, 1962, табл. XXIV) и в Кенкольском могильнике на Тянь-Шане (Бернштам, 1940, рис. 26). Они состоят из двух частей, соединённых ремешками через отверстия, видимые с внешней стороны обеих лук. Таким же образом крепились костяные накладки на сёдлах катандинского типа VII-VIII вв. н. э.
Начиная с середины I тыс. н. э., в Южной Сибири повсеместно распространяются бронзовые однокольчатые удила, употреблявшиеся с различными видами псалий. Железные однокольчатые удила, по-видимому, раньше появились на Горном Алтае и в Восточном Казахстане, где употреблялись ещё вместе с зооморфными псалиями пазырыкского типа (Сорокин, 1974, рис. 7). Начиная с шибинского этапа этот вид удил становится господствующим в культуре ранних кочевников Горного Алтая. На соседних территориях Тувы и Минусинской котловины бронзовые однокольчатые удила применялись дольше и стали сменяться железными только в конце I тыс. до н. э. Другим источником распространения железных однокольчатых удил следует считать культуру северомонгольских хуннов, для которых они были наиболее характерны.
Наиболее ощутимо прослеживается преемственность убранства верхового коня в раннекочевнической и средневековой культуре на материале псалиев. Самые ранние из них — деревянные псалии S-видной формы с зооморфными навершиями — относятся к пазырыкской культуре Горного Алтая. В дальнейшем, несмотря на отличия в материале, способах крепления и т. д., большинство раннесредневековых псалий сохраняли характерную S-образную форму вплоть до конца I тыс. н. э. Роговые и костяные псалии можно разделить на два типа: изогнутые, повторяющие естественную форму рога; прямые. В Южной Сибири преобладали псалий первого типа. Псалии второго типа более характерны для культуры забайкальских хуннов (Давыдова, 1985, рис. IX; Коновалов, 1976, табл. VI; Руденко, 1962, рис. 43). Однако строгого разграничения между этими двумя типами псалий нет: изогнутые псалии иногда встречаются в хуннских памятниках Монголии (Цэвэндорж, 1985, рис. 18), а прямые — на Алтае (Завитухина, 1961, рис. 6; Могильников, Куйбышев, 1982, рис. 5). Как изогнутые, так и прямые псалии продолжают бытовать во 2-й половине I тыс. н. э.: те и другие в памятниках кудыргинского этапа (VI-VII вв.); затем прямые — преимущественно в катандинских (VII-VIII вв.), а изогнутые — в сросткинских (IX-X вв.). В хуннских памятниках Монголии и Забайкалья найдены также первые железные двудырчатые псалии; причем в некоторых случаях место нахождения отверстий для крепления ремней оголовья расковано в виде уплощенных выступающих площадок (Коновалов, 1976, табл. VI), возможно, типологически предшествующих петлям на стержневых псалиях 2-й половины I тыс. н. э.
Плоские костяные пластины с двумя поперечными или округлыми прорезями (так называемые «блоки от чумбура») появляются в эпоху ранних кочевников на Алтае. Позже такие же предметы встречаются в хуннских памятниках Забайкалья и в тесинских погребениях Минусинской котловины. Затем без каких-либо изменений они продолжают существовать в Южной Сибири и на сопредельных территориях вплоть до VII-VIII вв. (Гаврилова, 1965, табл. V; Грязнов, Худяков, 1979, рис. 89).
Деревянные налобники и сбруйные подвески сердцевидной или каплевидной формы с округлым выступом посередине найдены в Шибинском, Первом Пазырыкском и в одном из Башадарских курганов. Начиная с VII-VIII вв. подвесные бляхи-решмы, украшавшие нагрудный и подфейный [правильно: потфейный, от «потфа», «потфея», см. Даля. — П.А.] ремни и различным образом оформленные — сердцевидные, гладкие и с вырезным краем, с зооморфными и антропоморфными изображениями, полусферическими колокольчиками и растительным орнаментом, — получают широкое распространение в культуре енисейских кыргызов и позже — сросткинской.
Кроме того, к элементам «скифского» пласта можно отнести круглые бляхи-умбоны, 4-лепестковые бляшки, застёжки от пут (цурки) с одним продольным отверстием; к элементам «хуннского» пласта — круглые железные пряжки с подвижным язычком, железные черешковые ножи. И этот перечень далеко не исчерпывающий. Относительно некоторых категорий предметов (например, лировидных подвесок, наконечников стрел или широких округлых лук сёдел) можно составить и достаточно чёткое представление о характере их типологического развития от эпохи ранних кочевников к Средневековью.
Изобразительное искусство. Искусство раннесредневекового населения Центральной Азии, Южной Сибири и синкретично как по своему происхождению, так и по содержанию. Глубокие художественные традиции эпохи ранних кочевников, соседство двух великих цивилизаций — иранской и китайской определили основные особенности этого искусства, в котором творчески переработаны Танские орнаментальные мотивы и сюжетные композиции Сасанидского Ирана. Традиции скифо-сибирского «звериного» стиля также не могли пройти бесследно для народов, предки которых участвовали в создании этого феномена первобытного искусства. Устойчивая хозяйственно-культурная среда, связь с кочевым и охотничьим бытом стимулировали длительное сохранение отдельных образов, сюжетов и композиций, возникших в эпоху ранних кочевников, и в искусстве I тыс. н. э., а в отдельных случаях — спорадическое их проявление вплоть до монгольского времени.
Сюжетные изображения в «зверином» стиле, характерном для эпохи ранних кочевников, представлены в средневековых материалах единичными экземплярами. К ним можно отнести, например, фигуру лани с вывернутой задней частью туловища в сцене «мифической охоты» на костяной накладке луки седла из Кудыргэ (Гаврилова, 1965, табл. XV, XVI) или изображения лежащих с подогнутыми ногами горных козлов на тройнике и бляхах сбруйного набора из могильника Шанчиг (Кызласов Л., 1969, рис. 36). Однако, несмотря на внешнее проявление канонов скифо-сибирского «звериного» стиля, вряд ли их можно рассматривать как прямое продолжение последнего. Скорее всего, они, как и сами композиции, с которыми они фигурируют, были заимствованы из искусства Сасанидского Ирана, где в это время также встречаются изображения животных с вывернутой задней частью туловища и подогнутыми ногами. В пользу этого предположения свидетельствуют две центральные фигуры стоящих тигров на кудыргинских обкладках, до деталей совпадающие с изображением тигра на одном сасанидском блюде из Прикамья (Смирнов, 1909, № 311).
Значительно более показательны в плане сохранения традиций скифо-сибирского «звериного» стиля различного рода навершия, чётко отражающие связь функциональной и эстетической сторон оформления предметов. Изготовление зооморфных наверший с изображениями голов коня, оскалившегося хищника или грифона для украшения бытовых предметов (псалий, ножей, крюков от колчанов и т. д.) является одной из наиболее характерных черт культуры ранних кочевников. В таком качестве они сохраняются и в более позднее время. Так, навершие в виде головы коня из Березовского могильника бийской группы памятников (Полторацкая, 1961, рис. 5) чрезвычайно близко завершению псалия с рунической надписью из впускного погребения VIII-IX вв. в кургане Аржан (Комарова, Кляшторный, 1975, рис.1), а оформление рукояти плети из известного погребения Ак-Кюна этого же времени на Горном Алтае имеет многочисленные прототипы в искусстве ранних кочевников, в том числе и у савроматов Казахстана. Подобное навершие известно и в материалах Иволгинского городища (Давыдова, 1985, рис. X). В известном смысле слова, оно является связующим между раннекочевническими и средневековыми изображениями.
Другой вид наверший — головки хищников и грифонов на концах гривен скифо-сарматского времени. В основном они исчезают к началу I тыс. н. э., однако отдельные экземпляры встречаются и позже. Так, из одного погребения енисейских кыргызов на Горном Алтае происходит бронзовая гривна из витой проволоки с изображением головок драконов (Савинов, 1979, рис. 2). Непосредственные её предшественники — золотые гривны скифо-сарматского времени из Сибирской коллекции Петра I и их деревянные аналоги, найденные в рядовых курганах скифского времени на Алтае.
Слияние функционального и художественного начала, когда характер использования вещи определяет выбор сюжета, а сюжет раскрывает и усиливает назначение предмета, представляют S-видные псалии с зооморфными навершиями. Характерные в основном для скифского времени, они затем встречаются в памятниках енисейских кыргызов — Уйбатский чаа-тас, IX-X вв. (Евтюхова, 1948, рис. 29); Малиновка, XI-XII вв. (Кызласов Л., 1969, рис. 46). На всех этих псалиях верхний конец оформлен в виде головки горного козла, а нижний — в виде «сапожка», представляющего, скорее всего, несколько изменённое изображение поставленного на пуанты копыта — мотив, используемый также при оформлении концов псалий скифского времени. Можно думать, что сама форма S-видного псалия олицетворяла собой гибкое, готовое к прыжку и движению тело животного, а фигура горного козла символизировала качества, необходимые для верхового коня — быстроту, выносливость, умение преодолевать горные кручи и т. д. В начале II тыс. н. э., когда появляются пластинчатые псалии, связь между функциональной и семантической сторонами предмета теряется, головки горных козлов упрощаются, становятся схематичными и постепенно, к монгольскому времени, исчезают.
Яркий пример длительного сохранения традиции — изображения «обернувшихся» животных в искусстве ранних кочевников, возродившиеся затем на костяных накладках колчанов начала II тыс. н. э., найденных в кыпчакских погребениях Казахстана (Кадырбаев, 1975, рис. 1).
Ритуальные сооружения. Различного рода оградки как ограниченное пространство для принесения жертвоприношений и ритуальных действий являются одним из наиболее древних видов археологических памятников степной полосы Евразии. В эпоху ранних кочевников преобладали округлые и кольцевые выкладки из 6-8 и более камней, которые сопровождали большинство курганных могильников, а также подквадратные оградки и вымостки с вертикально установленными в них (или около них) камнями (или стелами). В некоторых случаях таким же образом были расположены оленные камни. Археологически подобные памятники исследованы в столь незначительной степени, что определение их возможно пока только в самых общих рамках объектов «ритуального» или «поминального» назначения.
С точки зрения выявления возможной преемственности с раннесредневековыми ритуальными сооружениями, важно, что в некоторых случаях оленные камни Монголии и Забайкалья были расположены внутри квадратных оградок из поставленных на ребро плит; реже — с восточной стороны оградки (или плиточной могилы); иногда перед оградкой, в которой помещался оленный камень, вкапывался маленький столбик, типа древнетюркского балбала. Композиционное решение этих памятников как будто предваряет древнетюркские оградки с каменными изваяниями и рядами камней-балбалов. Уже на современном этапе исследования сопоставление древнетюркских оградок с ритуальными памятниками I тыс. до н. э. позволяет выделить среди них однотипные сооружения, связанные общей длительно существующей традицией. Это простые оградки без каких-либо дополнительных атрибутов и оградки со стелой (камнем, валуном или каким-либо иным вертикальным знаком) в центре, одинаково представленные как в культуре ранних кочевников, так и в I тыс. н. э. Спорадически уже в скифское время встречаются случаи вынесения вертикального знака на место с восточной стороны от оградки, получившее наибольшее распространение в древнетюркских сооружениях. Видимо, на протяжении длительного времени существовала традиция сооружения смежных оград, размещения их цепочками в направлении север-юг, ориентировка по странам света и преобладающее значение в ритуале восточной стороны.
Долгое время, главным образом, благодаря неоднократному упоминанию в письменных источниках, установка камней-балбалов считалась одним из наиболее характерных элементов древнетюркского погребально-поминального комплекса. В настоящее время установлено, что камни-балбалы как вид культовых памятников появляются ещё в конце эпохи бронзы. Ю. С. Гришин отмечал, что «уже в этот период начинает распространяться обычай подчёркивания военных заслуг отдельных личностей, выражающийся, например, так же как в VII-IX вв. н. э. у тюрков Южной Сибири и Монголии, в постановке у могильных памятников цепочки камней» (Гришин, 1975, с. 102). Ряды камней-балбалов, отходящие на восток, установлены у больших и малых курганов пазырыкской культуры на Алтае. Так, С. И. Руденко писал, что в Пазырыке «у первых четырёх курганов в восточном направлении поставлен ряд вертикально вкопанных в землю камней» (Руденко, 1953, с. 342). Вереницы вертикально вкопанных камней отмечены у курганов скифского времени и в других районах Горного Алтая. Л. Р. Кызласов исследовал ряды камней-балбалов у курганов шурмакской культуры гунно-сарматского времени в Туве. На некоторых из них, как и в более позднее время, были нанесены изображения животных (Кызласов Л., 1979, с. 85; рис. 64, 65). Показательно, что в последнем случае верти- (193/194) кально вкопанные камни впервые были установлены не у погребальных, а у культово-поминальных сооружений, то есть в той же ситуации, что и камни-балбалы у оградок с древнетюркскими изваяниями. Такая преемственность специфической детали погребально-поминального обряда, несомненно, свидетельствует о непрерывной традиции представлений, существовавших у местного населения весьма длительное время — от эпохи ранних кочевников до раннего Средневековья включительно.
Несомненный интерес представляют и вертикально установленные камни-стояки» у поминальных сооружений могильника Даг-Аразы, некоторые из которых «специально подбирались по признаку наибольшего сходства с человеческой фигурой» (Овчинникова, 2001, с. 192). К скифскому времени восходит и сама иконография древнетюркских каменных изваяний, но это уже тема самостоятельного исследования.
Таким образом, на субстратном уровне в древнетюркском культурном комплексе выделяются два основных компонента или пласта — «скифский» и «хуннский». «Скифский» пласт представляют сёдла с округлыми низкими луками, роговые двудырчатые псалии, подвесные бляхи-решмы, блоки от чумбура, низкие блюда-столики, приборы для добывания огня, поясные накладки и обоймы с горизонтальной прорезью в нижней части, различного рода навершия и т. д. Обращает на себя внимание, что большинство этих предметов выполнено из органических материалов и являются бытовыми атрибутами или предметами убранства верхового коня, то есть отражают традиционную форму существования материальной культуры, в наибольшей степени связанную с хозяйственно-культурной средой. «Хуннский» пласт в большей степени представлен предметами вооружения и снаряжения воина: лук хуннского типа, железные трёхпёрые наконечники стрел с насадами-свистунками, железные панцирные пластины, длинные ременные наконечники, железные двудырчатые псалии с расклёпанными петлями, черешковые ножи и т. д. В основном это — железные изделия, центр распространения которых связывается с культурой центральноазиатских хуннов. «Скифский» и «хуннский» пласты, постепенно модернизируясь и взаимно проникая друг в друга, становились общим достоянием культуры многочисленных групп населения, вошедших в состав Древнетюркского каганата. Идеи преемственности древней и раннесредневековой культуры кочевников также нашли своё отражение в произведениях искусства и ритуальных сооружениях.
Сложившийся субстрат был существенно дополнен в середине I тыс. н. э. рядом инноваций восточного происхождения, в числе которых, в первую очередь, следует назвать металлические стремена, сёдла с широкими арочными луками, определённые типы подпружных пряжек и др., благодаря чему произошло окончательное оформление культурного комплекса, который принято называть «древнетюркским».
[1] В археологической литературе о древней и раннесредневековой истории и культуре Центральной Азии и Южной Сибири принято наименование «хунну» (хуннские памятники, погребения хуннского времени и т. д.), в отличие от европейских «гуннов».
наверх |