Л.Н. Гумилёв

Древние тюрки.

// М.: 1967. 504 с.

Часть вторая. Голубые тюрки и уйгуры, или эпоха Второго каганата.

Глава XXIII. Потрясение.

[ Перелом. — Кюль-тегин. — Колебания. — Тоньюкук. — Отзвуки победы. — Бильге-хан. — Мир. — Уйгуры на юге. — Смерть хана. ]

Перелом. Все перенесённые Империей неудачи не заставили нового императора, Сюаньцзуна, отказаться от борьбы за гегемонию в Азии. У него появился весьма полезный помощник — сам Капаган-хан. Со свойственным китайцам прагматизмом «Таншу» объясняет изменение ситуации личными особенностями хана: «бесчеловечно поступал с подданными, а когда состарился, стал глупее и неистовее. Аймаки возроптали и начали отлагаться». [1] Действительно, в конце 714 г. карлуки, хулуву (кит. хуву) и шуниши, [2] воевавшие против Кюль-тегина, предложили Империи принять их в своё лоно. Западные тюрки в Семиречье и Притяньшанье восстали против каганата в пользу Империи. На сторону Империи перешли татабы и вслед за ними кидани. [3] Но хуже всего для хана было то, что токуз-огузы, «его собственный народ», присоединённые, а не покорённые, тоже восстали, а три тюркских наместника — в Гоби, Иньшане и на Алтае — перешли на сторону врага.

Попытка тюрок разрушить опорный пункт имперцев в Джунгарии — Бишбалык — закончилась полным разгромом тюрок. [4] При этом один из тюркских полководцев попал в плен и был обезглавлен перед

(311/312)

городскими воротами, а другой, не смея вернуться к хану, бежал в Китай. К началу 715 г. верные тюркскому хану войска казались островами среди моря восстания.

В Онгинской надписи отражена вся серьёзность создавшегося положения, не допускающего отступления. «Снова токуз-огузские беги стали нам врагами. Они были могущественны. Хан пошёл... Мы не более чем отребье; мы видели, что нас мало, а их много. Нападем... Я сказал моим бегам: „Мало нас”». [5] В довершение беды третий сын хана, бывший послом в Китае, умер, и, хотя его прилично похоронили, это было слабым утешением.

Возникает вопрос: чем объяснить такой резкий перелом в настроениях кочевников? Ведь для того, чтобы поднять народ на восстание, недостаточно появления иноземного эмиссара. Очевидно, власть каганата в степи была не так уж популярна. Попробуем разобраться в причинах внутренней розни и взаимного ожесточения.

Китайская версия, объясняющая взрыв восстания поглупением хана, явно несостоятельна. Более глубокое понимание вопроса мы находим в орхонских надписях. Правда, там тоже приводится как причина восстания непонимание народом своей пользы и «низость», но наряду с этим излагается идеал государства, который мало кому из подданных и соседей мог нравиться. Лучшее, по мнению автора надписи — Йоллыг-тегина, — это покорить все народы, живущие по четырём углам, склонить их головы и заставить преклонить колени. Так делали предки, но и Капаган-хан от них не отстал. В его правление расширились пределы тюркских поселений, так как тюрки занимали чужие пастбища и увеличили богатства: «В то время наши рабы стали рабовладельцами». [6]

Тюрки второго каганата ещё в большей степени, чем в период первого, находились в состоянии военной демократии. Внутри дружины иерархия не исключала равенства, но для окружающих это была не демократия, а живодёрня. Поэтому основным противоречием в таком обществе было противоречие между господствующими и покорёнными племенами.

Академик В.В. Бартольд поставил вопрос о том, было ли тюркское общество аристократическим или демократическим? Вопрос этот не имеет смысла, так как рядовыми в тюркской армии были «або и тарханы», а беги были лишь командным составом, без коего вообще

(312/313)

немыслимо никакое войско. Тогда, когда понятия «народ» и «войско» совпадают, для понятий аристократизма и демократизма нет места. Так как войско нуждается в пополнении, то токуз-огузов приняли, приравняв к собственно тюркам, а все прочие покорённые народы составляли эль, т.е. державу, и считались «невольниками» хана. [7] Хотя от этих «невольников» личная свобода не отнималась, но обдирали их как липку. Казалось бы, что положение токуз-огузов было превосходным, но не о такой жизни мечтали вольнолюбивые уйгуры. Их политическим идеалом была конфедерация племён, основанная на добровольном союзе при слабой ханской власти. Уйгуры умели отстаивать свою свободу, героически сражаться под чужими знамёнами «ради добычи», но никогда не составляли крепкого государства и даже не стремились к этому. Та доля награбленной добычи, которую тюрки им уделяли, не вознаграждала их за необходимость соблюдать тягостную дисциплину и хранить унизительную покорность. Так глубоко различны были стремления двух соседних народов, сходных по языку, расе, быту и роду занятий. История Центральной Азии должна была пойти либо то тюркскому, либо по уйгурскому пути.

Кюль-тегин. Мудрый Тоньюкук был уже слишком стар, чтобы стать во главе тюркских дружин. В 716 г. ему было 70 лет. [8] Спасать Каганат пришлось Кюль-тегину. Четыре года (711-715) он сражался с карлуками, и лишь в 716 г. при священной горе Тамаг [9] он разбил их войско и заставил покориться Каганату. Но к этому времени держава уже была охвачена восстанием, и по дороге к родным кочевьям Кюль-тегин наткнулся на сопротивление азов. Азы были побеждены при Чёрном озере (оз. Тотохаранор в Западной Монголии) и перебиты.

Вернувшись домой, Кюль-тегин застал межплеменную войну в полном разгаре. Со своими ветеранами он обрушился на изгилей, разбил их и устроил такое побоище, что даже имя изгилей было забыто. При г. Тогу [10] произошёл первый бой тюрок с токуз-огузами, но, несмотря на всю доблесть Кюль-тегина, победа не была одержана. При Кушгалаке были разбиты и истреблены начисто эдизы (кит. адйе). Затем при Бол... было разгромлено ополчение токуз-огузов, но, несмотря на то что их эль был, согласно надписи, покорён, в следующей битве, при горе Чуш, они чуть было не разбили тюркское

(313/314)

войско. Кюль-тегин отогнал противника и, преследуя, нанёс ему урон. По-видимому, это было племя тонгра. Вслед за тем Кюль-тегин выиграл битву с токуз-огузами при Эзгенти Кадазе, «но на город не пошёл». [11] По-видимому, успехи племянника обеспокоили хана и взять Кадаз было поручено полководцу Алп Эльэтмишу, который с этой задачей справился. «Простой народ он собрал», а беги убежали. [12] Этим закончилась кампания 715 г., так как наступила зима.

Весной 716 г. Капаган-хан, ревнуя к славе племянника, сам повёл войско на токуз-огузов. Кюль-тегин остался охранять ставку, т.е. женщин и детей.

Тогда карлуки [13] решили, что наступило время для отмщения. Они полагали, что у тюрок не хватит боевых коней для войны на два фронта. Воспользовавшись уходом основных тюркских сил на восток, они перебросили с Алтая два отряда, из которых один должен был сковать тюркский заслон, а второй — разграбить ставку. Но ставку оборонял Кюль-тегин, который снова покрыл себя славой. В неравном бою, прикрывая женщин, которым грозила смерть или рабство, он «заколол девять богатырей и не отдал орды». Тем временем Капаган-хан разбил мятежное ополчение по северную сторону песчаной степи. Остальные подробности кампании нам неизвестны.

Затем наступила очередь племени байырку, которое было разгромлено на р. Толе в 716 г. Но тут в историю вмешался случай: возвращаясь после победы, хан отдалился от своей стражи и задумчиво ехал один через лес. Надо же, чтобы именно в этом лесу скрывались разбитые байыркусцы. Увидев одинокого всадника, они напали на него, стащили с коня и убили. Голова хана была доставлена китайскому послу, который переправил её в Чанъань. Так вскрывается связь между восстанием в каганате и империей Тан. [14]

(314/315)

Но мало этого: есть прямое указание, что вождь уйгуров, перешедших на сторону империи в 702-703 гг., «ходил против Мочжо и убил его». [15] Но, несмотря на гибель хана, восстание не было подавлено. Империя вернула себе только Маньчжурию. Там воевал Могилянь, шад тардушей, и, несмотря на две одержанные им победы при Агу, [16] по-видимому, не имел успеха. [17]

После смерти хана встал вопрос о наследовании. Капаган-хан сам назначил преемником своего старшего сына, который носил титул Кучук-хан, т.е. «малый хан». По старому тюркскому закону наследником был шад тардушей Могилянь, а фактически вождем тюркского «вечного эля» был герой Кюль-тегин.

Кюль-тегин взял инициативу в свои руки и совершил военный переворот: он напал на ставку, которую сам охранял. Его преемник на посту полководца, Алп Эльэтмиш, передался на сторону мятежников, и это обеспечило им успех. [18] Кучук-хан и советники Капаган-хана были убиты. Из детей Капаган-хана уцелели только сын Mo-тегин, оказавшийся в Китае, и дочь семнадцати лет, бывшая замужем за неким Ашидэ Мими. Потеряв мужа, царевна спаслась в Китае, где сначала была принята в придворную службу, но вскоре оказалась в юрте своего брата и там умерла. Её брат сначала служил в имперских войсках, но позднее упоминания о нём в источниках не встречаются. Так пресеклась линия потомства Капаган-хана. [19]

Кюль-тегин не нарушил старого закона и не принял ханского титула, а возвёл на престол своего старшего брата с титулом Бильге-хан. Бильге-хан сознавал, что он возведён «не по заслугам» [20] и что он марионетка в руках своего брата. Поэтому он назначил его командующим войсками, т.е. фактически хозяином каганата. Из всех вельмож уцелел только один мудрый Тоньюкук, тесть нового хана.

Расправа коснулась только ближайших советников Капаган-хана, но ошеломила весь народ: «когда я стал ханом, то тюркские беги и народ, опечаленные, что они должны были умереть [теперь], смотрели кверху [на престол] спокойными глазами». [21] Очевидно, многие

(315/316)

провинились перед опальными царевичами, но те предпочли милость мщению. Некоторое время Тоньюкук был в опале, но «народ уважал и боялся его», [22] и в 718 или 719 г. хан вернул ему чин бойла бага тархана и должность государственного советника. Таким образом, у власти встал триумвират, принципом которого была борьба против китайской культуры и политического преобладания империи Тан. Последняя не могла, разумеется, с этим примириться.

Поэтому, несмотря на то что Бильге-хан, придя к власти, немедленно предложил заключить мир, имперское правительство не только не согласилось, но активизировало военные действия. Однако об успехах северной армии китайский источник стыдливо умалчивает. Зато возмущённые ограничениями в охоте на диких зверей западные тюрки восстали и взяли в плен наместника Запада воеводу Чжан Чжи-юна. [23] Его с трудом отбили преданные ему помощники китайцы.

Новое правительство в каганате оказалось вполне жизнеспособным. Гибель хана принесла Каганату совершенно неожиданное спасение. Жестокая политика сделала имя Капаган-хана одиозным для телеских племён. Потерпев поражение в боях с тюрками, многие из них бежали на юг и поддались Китаю. Но как только степное «длинное ухо» донесло до них весть о перевороте, они стали возвращаться к родным кочевьям, покидая новых господ. Такой оборот дела китайцы объяснили влиянием, которое имел на кочевников Тоньюкук, [24] но немалое значение имели, очевидно, и новые политические принципы, провозглашённые Бильге-ханом.

Так или иначе, возвращение телесцев восстанавливало мощь Каганата и сводило на нет успехи имперской дипломатии. Имперцам оставалось только одно — разжигать угасающую войну.

Однако это оказалось невозможным, так как в 714 г. выступили тибетцы и захватили казённые табуны в предгорьях Наньшаня и Алашаня. Второе нападение тибетцев заставило имперцев собрать все регулярные войска в Хэси и бросить их на отражение врага. Тибетцы были разбиты и отброшены в горы, но потери имперцев были велики, а неукротимость горцев известна, поэтому имперская армия, заняв участок земли, ранее уступленный тибетцам как приданое, установила границу по берегу Хуанхэ и до 718 г. отбивала тибетские набеги. [25] Тюрки получили передышку и сумели её использовать.

Не теряя времени, Бильге-хан, с одной стороны, обнародовал воззвание к токуз-огузам, «покинувшим свою землю-воду и предавшимся табгачам», утверждая, что табгачский хан «совратил их на

(316/317)

преступление» и «на юге у табгачей погибли их имя и слава». [26] Он же собирался «возвысить» их народ и не карать отпавших от его дяди — хана.

С другой стороны, он со всеми силами бросился на оставшихся в степи и продолжавших сопротивляться уйгуров. [27] Спустившись по Селенге и тесня их, он разорил их кочевья и загнал отступавших в горную тайгу Хамар-дабана. Уйгурские табуны были розданы тюркским ратникам, потерявшим своих коней во время восстания. Семьи уйгуров попали в плен и пополнили число «кулов» тюркского хана. Уйгурский эльтебер с сотней всадников бежал на восток.

Не прекращая темпа наступления, Бильге-хан устремился к Хингану и нанёс поражение татабам. Результатом похода были опять отбитые табуны коней, а это делало тюркскую армию мобильной и неуязвимой. Ещё более реальным был успех на западе, где тюркский тудун Яштар разгромил карлуков. Северная Джунгария оказалась в руках тюрок. К концу 717 г. степь снова лежала у ног тюркского хана.

Колебания. Захватив власть и восстановив эль, Бильге-хан оказался перед проблемой, неразрешимой ни для его скромного ума, ни для ума его рубаки-брата: что делать дальше? Получив в подданство уйгуров, можно было начать наступательную войну, но, имея в тылу восстановленную мощь тюргешей, казалось практичнее укрепить орду и занять оборонительную позицию. С последней связывалось покровительство буддистам, после закона 714 г. настроенным против танского правительства. Призванный из ссылки Тоньюкук отверг оба плана. Наступление он счёл бесперспективным, так как в Китае «народ в согласии, годы урожайны», а постройку стен вокруг ставки и сооружение храмов Будде — гибельным, так как «это учение делает людей слабыми и человеколюбивыми, а не воинственными и сильными». [28] Возражение было не по существу, но, видимо, Тоньюкук, обучаясь в Китае, имел наставником одного из многочисленных противников буддизма. [29] Помимо этого, поддержка буддизма, гонимого в Китае, означала вызов империи Тан, что было, по мнению Тоньюкука, несвоевременным.

(317/318)

Итак, он забраковал оба плана действия и посоветовал хану просить мира. Однако имперское правительство нашло, что хан просто желает выиграть время, и надо признать, что это было правильное понимание ситуации.

Действительно, задачей «могучей тройки» — Бильге-хана, Кюль-тегина и Тоньюкука — было восстановление каганата, что превратило бы империю Тан в китайское царство и оторвало бы от династии тех кочевников, на которых она опиралась в борьбе с китайскими подданными; а как мы уже видели, эти последние были не менее жестокими и безжалостными врагами династии. Степь была для династии Тан так же необходима, как и сам Китай. Поэтому мир был отклонён, а Тоньюкуку пришлось изобретать новый способ борьбы с многочисленными врагами. И он его нашёл: принципом стратегии тюрок на ближайшее время стала активная оборона, а принципом политики и идеологии — противопоставление себя Китаю.

Эта программа была крутой переменой политического курса. Мочур стремился представить себя врагом китайского правительства, а не народа, заключив же мир, посылал царевичей в Китай, чтобы установить культурную близость. Правда, он устанавливал её с антибуддийскими группировками, так как буддизм поддерживала императрица У. Казалось бы, тем более оснований было у нового хана поддерживать могущественную буддийскую общину, оказавшуюся врагом его врага. Но он этого не сделал, и сам Тоньюкук изменил свою политическую ориентацию. Дело было в уйгурах — главной, решающей боевой силе. Они бежали из пределов империи, потому что вся «китайщина» стала для них одиозной. А буддизм в эту эпоху связал себя именно с китайской оппозицией, компромиссной новой политике династии Тан. Поэтому тюркский хан, поддерживая буддистов, должен был потерять популярность среди своей опоры — антикитайски настроенных кочевников. Тогда-то воскресла и получила развитие антикитайская программа Кутлуга, мастерски сформулированная Йоллыг-тегином, согласно которой китайские подарки, оплачиваемые неволей и кровью, делали тюркских богатырей, по словам Тоньюкука, «человеколюбивыми и слабыми», ибо они начинали увлекаться учениями Будды и Лао-цзы. [30]

Таким образом, намеченная программа действий сводилась к тому, чтобы победами вынудить у врага мир, не доводя его до необходимости бороться до конца. Целью тюрок стал приемлемый, достойный мир, но достигнуть его можно было лишь путём самой отчаянной войны.

(318/319)

Тоньюкук. Самым разумным для имперского правительства было бы ещё в 717 г. наступление на утомлённых внутренними войнами тюрок. Но обстоятельства помешали этому. В 716 г. на западе воскресла держава тюргешей, вождь которой, Сулу, был явно враждебен Империи. Причина этого была в том, что имперскими уполномоченными в Западном крае были царевичи Ашина, т.е. западнотюркские законные ханы, у которых тюргеши стремились отнять гегемонию. Ашина Хянь просил подкреплений из Китая, но ничего не получил. Правительство решило договориться с Сулу и послало ему назначение на пост главнокомандующего и княжеский титул. Но пока посольство медленно тянулось по караванному пути, Сулу, ещё не зная, насколько благоприятно для него сложились обстоятельства, начал военные действия. [31] Помощник наместника Кучи нанял карлуков для борьбы против тюргешей и вместе с Ашиной Хянем напал на Сулу, но, не имея поддержки из метрополии, не добился успеха. Хянь уехал в Чанъань и там умер. В 717 г. Сулу прислал в Чанъань посольство с предложением мира, а в 719 г. получил титул Чжуншун-хана, т.е. верного и послушного хана. Титул не соответствовал действительности, но наступление арабов связало тюргешам руки и сделало их безопасными для Империи.

Другая неприятность возникла на востоке. Один из киданьских вождей, Кэтугань, убил поставленного Империей князька и при попытке наказать его за убийство в 718 г. разбил китайско-татабийский отряд. Пока этот инцидент был улажен, прошёл еще год, и лишь к 720 г. имперская армия смогла выступить против тюркского хана. Зато имперская дипломатия имела крупный успех, так как ей удалось привлечь к союзу против тюрок племя басмалов, обитавшее в юго-западной Джунгарии. [32] Басмалы были осколком великого тюркского каганата и управлялись князьями из рода Ашина. [33]

По плану, разработанному в Чанъани, кидани, татабы и басмалы должны были разными дорогами, но в одно время подойти к ставке Бильге-хана и схватить его. Для поддержки авангарда была мобилизована имперская армия в 300 тыс. человек. Легко заметить, что план был абсолютно невыполним, так как согласовать движение войск в Маньчжурии и Казахстане было немыслимо, к тому же не только между кочевыми князьями, но и между имперскими полководцами согласия не было. [34] Это учёл Тоньюкук и посоветовал хану не бес-

(319/320)

покоиться, а за три дня до прихода врага отступить на север и дожидаться, пока у китайцев кончатся съестные припасы и они сами пойдут назад. Но случилось другое: басмалы первыми подошли к тюркской орде и, узнав, что их союзники опоздали, пошли назад. По совету Тоньюкука тюрки оставили их в покое, т.е. дали возможность изнурить лошадей и всадников непрерывным движением, а сами форсированным маршем (на рысях) двинулись на Бэйтин-Бишбалык и взяли его неожиданным нападением. Утомлённые басмалы тянулись к Бишбалыку, который был базой наступления, но вместо отдыха и провианта нашли там врага. Окружённые под стенами крепости басмалы сдались, и план кампании был сорван.

Но тюрки не ограничились этим. Из Джунгарии они перебросили свои войска в Ганьсу, в тыл китайской армии, и ограбили окрестности Ганьчжоу, Юаньчжоу и др. Комендант Лянчжоу Ян Киншу собрал телесцев племени киби [35] и, присоединив к ним свои войска, вышел из крепости, чтобы дать сражение. Тюрки приняли бой. Сила имперцев была в пеших лучниках-кибисцах, а тюрок — в конных копейщиках. Был сильный мороз, и китайские ратники, которые не могли натягивать луки в рукавицах, обморозили себе руки. Потеряв возможность стрелять, они были переколоты тюркскими всадниками. Слава победы пролетела по Великой степи, и все мятежные племена склонили головы перед волчьей головой на знамени тюркского хана.

Затем наступила очередь киданей. Тюрки нагрянули на них зимой 721 г. Судя по отсутствию в надписи Бильге-хана подробностей, касающихся этого похода, можно думать, что он мало дал тюркам, но весной 722 г. они обрушились на татабов и разгромили их самым жестоким образом, причём даже женщины, захваченные в плен, были перерезаны. [36] После этого у империи Тан не осталось союзников в степи, а следовательно, и возможностей к продолжению войны.

Отзвуки победы. Победа под Бишбалыком нашла своё отражение в небольшой надписи в Хойто-Тамире. [37] «В год обезьяны [720 г.] в седьмой месяц [38] двадцать... [39] к табгачам [имперцам] ходили. В де-

(320/321)

вятом месяце года [того же] кушуйские [40] чёрные головы я раздавил [прижал]; осенью на табгачей... пошёл с войском. [41] Так много блага... [тюрки?], воюя, да не будут разбиты!». [42] Очевидно, эта надпись выбита от лица небольшого тюркского военачальника, погибшего в бою. Патриотически настроенные родственники вложили в уста покойному пожелание успеха тюркскому оружию.

Зато совершенно иная нота звучит в строках другой надписи, посвящённой Бишбалыкской операции, на том же самом памятнике. [43] Содержание её таково:

«В год обезьяны, в девятый месяц пошли мы тайком в Бишбалык. Счастливый герой в тягости, [44] войско его в засаде. Да будет там счастлив муж!». [45]

Настроение здесь противоположно тому, которым проникнута предыдущая надпись: Бишбалыкская операция — катастрофа. Этот текст писал несомненно басмал, который думал найти за стенами крепости отдых и пищу, а попал в засаду. Вероятно, это не вождь по-

(321/322)

хода; последнюю фразу можно понять лишь как пожелание вождю счастья вывести войско, а в том числе и автора, из окружения. Но счастье, как мы знаем, отвернулось от басмалов, и автор надписи оказался, видимо, в плену, где он и высек на камне сочинённый им текст. Эта надпись представляет двойной интерес, являясь не только историческим документом, но и памятником культуры.

Насколько известно, это первое тюркское стихотворение с размером и даже рифмами. Размер силлабический: 4 слога, 5 слогов, 8 слогов; [46] три строки составляют строфу, но так как при распевном чтении во второй строке происходит редукция гласной, то правильнее будет прочесть её как восьмистопную строку с цезурой и внутренней рифмой или как две четырёхстопные строки.

Этот размер сохранился в татарском фольклоре до нашего времени; например:

Аттим карга

Тошти карга

Карга тоште ак карга... [47]

Совпадение звучания полное.

Схема рифмовки: a, a, a, b, b, с. Последняя строка в надписи разбита цезурой на два полустишия. Это оправдывается композицией стихотворения. Первая строка — описание ситуации — тезис; вторая указывает на её трагизм — антитезис; последняя строка — посылка, содержит заклинательный элемент — «да будет». Это указывает на магическое значение, придаваемое стиху: от него ждали спасения.

Жанр короткого стихотворения — заклинания с рифмами — для раннего средневековья известен только в арабской поэзии. [48] Наш

(322/323)

материал не позволяет решить вопрос: было ли тут заимствование у арабов, с которыми тюрки могли общаться в Средней Азии, или самостоятельное открытие, но так или иначе, в VIII в. музы гостили в войлочных шатрах древних тюрок.

Бильге-хан. Победа была одержана как над внешним врагом, так и над внутренним: страна была замирена. Однако это было достигнуто не столько карательными экспедициями, сколько изменением внутренней политики. Положение самих победоносных тюрок в 716 г. было не блестяще. Бильге-хан пишет: «Я отнюдь не сел на царство над народом богатым; я сел над народом жалким и низким, у которого не было внутри пищи, а снаружи одежды». [49] Очевидно, тюркские скотоводы, разбросанные по степи от Кенгу-Тармана до Кадырканской черни (Хинган), стали в значительной степени жертвой повстанцев. Даже в тех случаях, когда им удавалось спастись и добраться до орды, их рогатое имущество доставалось врагам.

Кюль-тегин при захвате власти истребил всех сподвижников и советников Капаган-хана, т.е. лиц наиболее одиозных для токуз-огузов, ибо именно эти люди вдохновили Капаган-хана на политику, вызвавшую восстание. Бильге-хан отмечает, что он изменил метод обращения с народом: «я не делал огнём и водой присоединившиеся к нам народы», т.е. старался с ними ладить; а «там, где верные эли и верные каганы, я творил добро. Живущие по четырём углам народы я принудил к миру и сделал их не враждебными, все они мне подчинились». [50]

Результаты сказались немедленно. Амнистия потушила восстание, что развязало Бильге-хану руки для внешней войны.

Так же удачно разрешил Бильге-хан внутритюркскую проблему. Многие из тюрок были неприятно поражены резнёй государственных советников во время переворота 716 г. и «начали колебаться». [51] Призвав на службу Тоньюкука, Бильге-хан лишил недовольных вождя. Но помимо этого он указывает, что «поднял к жизни гибнущий народ, снабдил платьем нагой народ, сделал богатым неимущий народ, сделал многочисленным малочисленный народ». [52] Добиться этого он мог, только проявляя щедрость при разделах добычи и принимая в орду добровольцев, т.е. переманивая удальцов-наездников к себе на службу. Этим он отнимал активный элемент у противника и усиливал себя и свою орду.

(323/324)

Не менее решительно изменил Бильге-хан внешнюю политику — он добился мира с Империей. Немедленно после блестящей победы он обратился к императору, «обещая почитать Сына Неба как сын отца. Император согласился». [53] Это был компромисс: такое почитание ни к чему не обязывало хана и давало ему вожделенный покой. Император при этой постановке вопроса оставался номинально гегемоном степи и сохранял престиж. Но ему было необходимо получить от тюрок заложника, и он потребовал одного тюркского вельможу для службы в корпусе телохранителей. Это должно было символизировать признание воинской повинности, которую несли все кочевые подданные Империи.

Последняя попытка расправиться с тюрками была предпринята в 722 г. Бильге-хану, Кюль-тегину и Тоньюкуку было послано приглашение приехать в Китай и принять участие в торжественной церемонии жертвоприношения на горе Тайшань, которое совершал сам император. То, что китайцы задержали бы хана и его спутников как заложников, было очевидно всем, [54] в том числе и самим приглашённым, которые ограничились тем, что поблагодарили за высокую честь. Бильге-хан в ответ потребовал в жёны царевну. Император не согласился, так как это означало бы юридическое признание Каганата, т.е. признание собственного бессилия. Хан уступил и стал ежегодно отправлять одного вельможу в Чанъань «на службу». Хотя мир не был заключён, но осуществлялся явочным порядком.

Наконец, хан проявил уступчивость и в территориальном вопросе. Несмотря на высокомерные заявления, что «Туфань (Тибетское царство) от собак происходит, а Кидань и Хи мои невольники и подданные» [55] и что «тюргешский хан мелкий владетель и притом тюркский вассал» [56] (однако тюргешскому хану Бильге-хан дал в жёны свою дочь «с большими почестями», а дочь тюргешского кагана вышла замуж за сына Бильге-хана также «с большими почестями»), [57] Бильге-хан не спешил возвращать себе Семиречье или приобретать что-либо к югу от Тянь-Шаня, где свирепствовали тибетцы. Даже южная Джунгария, населённая тюрками-шато, потомками среднеазиатских хуннов, как перешла в 714 г. под власть Империи, так и осталась за нею. Отпали от каганата и саянские кыргызы, что видно из того, что их посольства четыре раза приходили к Сюаньцзуну (713-715 гг.). [58] Единственным следом победы над кыргызами

(324/325)

остался балбал, поставленный у могилы Капаган-хана и изображавший кыргызского хана, убитого в 710 г.

Такой уступчивостью Бильге-хан обеспечил своему народу и своей державе-элю двадцатилетний мир — с 722 [59] по 741 г.

Мир. Благодаря гибкой политике Бильге-хана незаключённый мир фактически соблюдался. В 727 г. Тибет снова начал войну против Империи и предложил тюркскому каганату выступить против общего врага. Бильге-хан переслал тибетскую грамоту императору как доказательство своей лояльности и в благодарность за то, что император в 724 г. разрешил открыть меновой торг в Шофане, т.е. Ордосе. Это означало, что корона поступилась частью своих прав и доходов, так как монополия внешней торговли в Китае принадлежала казне, получавшей лошадей за золото и шёлк. [60]

Но вскоре имперское правительство вернуло экономические взаимоотношения в старое русло. В 725 г. в ханскую ставку прибыл имперский посол Юань Чжэн, которому был устроен торжественный приём, где с ним вели переговоры все три великих тюрка — Бильге-хан, Кюль-тегин и Тоньюкук. [61] Содержание переговоров выясняется из договора, заключенного в 727 г., согласно которому тюркам за условленное число лошадей ежегодно выдавалось 100 тыс. кусков шёлка. [62]

Снова народные массы в Китае и каганате были оттёрты от участия в торговле, а отношения между обоими правительствами не могли не обостриться, ибо тюрки желали повышения цен на лошадей, а китайцы — на шёлк.

В 731 г. умер Кюль-тегин. Император направил специальное посольство с манифестом, выражающим соболезнование. В посольстве были мастера, которые соорудили великолепный монумент на берегу Орхона. Была поставлена статуя и сооружён храм, стены которого были расписаны батальными картинами. Надписи на китайском и тюркском языках сохранились и открыты Н.М. Ядринцевым в 1889 г. В них подробно описаны похороны Кюль-тегина. Это интересно, так как показывает размах международных отношений в VIII в. [63]

«В качестве плачущих и стонущих пришли кытай и татабийцы во главе с Удар-Сенгуном; от кагана табгачей пришли Исьи и Ликенг

(325/326)

[Чжан Кюй и Лю Сян] [64] и принесли множество даров и без числа золота и серебра; от тибетского кагана пришёл белен; от народов, живущих в странах солнечного заката: Согда, Берчекера и Бухары — пришли Нек-Сенгун и Огул-тархан. От народа десяти стрел и от сына моего кагана тюргешского, пришли Макрач, хранитель печати, и хранитель печати Огуз-Бильге; от кыргызского хана пришёл Чур-Тардуш-Ынанчу. В качестве соорудителя здания и камня с надписью, украшенного резьбою, пришли чиновники (по П.М. Мелиоранскому, каменотёсы, а может быть, художники. — Л.Г.) кагана табгачей и Чанг-Сенгун... Камень... столь много резчиков привели тойгуны и эльтеберы [?]».

Здесь перечислены ближайшие соседи каганата, так как в 732 г. на всех границах был установлен мир. Но отсутствуют послы народов дальних, упомянутых на аналогичных похоронах в 553 г.: народ бокли, или мукри (мохэ), и Пурум-Рим, т.е. Византия. [65]

Второй каганат, несмотря на все усилия и таланты ханов, был только тенью Первого, и при описании похорон Бильге-хана, имевших место в 734 г., вообще не упомянуты иностранцы, а только тюркские вельможи. [66] Отсутствуют также некоторые племена, упомянутые выше: абары, уч-курыканы и отуз-татары. Но это понятно: абары обитали на среднем Или и были завоёваны Капаган-ханом, так что перестали быть самостоятельным народом. Уч-курыканы, предки якутов, отходили от тюрок в сибирскую тайгу и в поддержании отношений со своими врагами не нуждались. По-видимому, так же поступали отуз-татары, укрывавшиеся в тайге приамурской. Зато появился новый, загадочный народ берчекер; [67] любопытно, что тюргешский каган назван «сыном», что предполагает какую-то форму зависимости. Однако это скорее всего претензия на господство; тюргешский каганат не зависел от тюркского.

Всё это показывает, что тюрки могли и хотели установить в степи мирную жизнь, ибо в VIII в. они начали создавать из варварской орды государство.

Уйгуры на юге. Уйгуры, перекочевавшие на юг, не ужились с китайцами. Хотя управление для них было установлено наиблагоприятнейшее, но оно не исключало произвола и интриг со стороны китайских чиновников. Уйгуры, разумеется, давали отпор, и возникали личные счёты.

(326/327)

Некий Ван Гюнь-чо поссорился с уйгурским главой Чэн-цзуном. Вслед за этим он получил должность правителя Хэси и начал притеснять уйгуров — формально на основании закона. Те отправили жалобу, а правитель сообщил в столицу, что Чэн-цзун хочет отложиться. Ложь, составленная искусным бюрократом, оказалась убедительнее правды в устах простодушных кочевников. Чэн-цзуна сослали, и уйгуры вознегодовали.

В это время вспыхнула война с Тибетом и правитель Ван Гюнь-чо отправился в поход. Сын сосланного вождя, Хошу, собрал народ, чтобы отомстить, и из засады убил правителя. Восставшие уйгуры перерезали караванный путь из Китая в Кучу. [68]

Это изложено здесь так подробно для того, чтобы дать представление о порочности выродившейся государственной системы империи Тан. Китайцы и кочевники никак не могли найти общего языка; даже нуждаясь друг в друге, они не умели поладить, ибо их психологии были взаимно чужды. Столкновения возникали стихийно и в конце концов развалили империю Тан. Хошу отступил из Хэси на север вместе со своим народом и снова подчинился тюркам, но вскоре умер. Его заместил сын Гули Пэйло.

Вышеописанное событие имело для уйгуров огромное значение. До той поры они были очень нестойким союзом девяти племён. На юг ушли четыре племени: хойху (т.е. собственно уйгуры), киби, сыгйе и хунь. Потом к ним присоединились тунло (тонгра) и байси. Но через полстолетия из предгорий Алашаня и Наньшаня в Халху откочевал монолитный народ — уйгуры. Общая судьба, постоянные войны, необходимость противопоставлять себя чужеземцам и охранять от грубых чужих воздействий дорогие традиции быта, религии, культуры искоренили чувство племенной исключительности и спаяли племена в народ.

Однако, будучи чужды китайской и тибетской культурам, уйгуры отличались и от родственных им по языку тюрок. Легенды о происхождении их при всём сходстве различны. Тюрки вели своё происхождение от царевича и волчицы, а уйгуры — от волка и царевны. Деталь, нюанс, — а разница в психологии ощутима.

И в дальнейшем мы увидим, что культуры тюрок и уйгуров имели разное направление и разную окраску. Например, тюрки лозунгом восстания избрали нежелание отдавать чужому кагану «свои труды и силы». Уйгуры восстали, чтобы отомстить за обиду, нанесённую их вождю. Опять нюанс, а характерно. Ведь вся этнопсихология складывается из еле уловимых нюансов, и, отбросив их, мы положим исторические факты на прокрустово ложе схемы.

(327/328)

Смерть хана. Подобно уйгурам вели себя и кидани. Вождь их, Кэтугань, убил китайского ставленника, князя Шаогу, поставил на его место некоего Кюйлэ и вместе с татабийцами в 730 г. поддался тюркам. [69] Против него была брошена армия из восьми корпусов. Татабийцы подчинились, а упрямые кидани были разбиты в 732 г. Но на следующий год Кэтугань вернулся с тюркским войском. [70] Имперский корпус в 10 тыс. человек с вспомогательными войсками из татабийцев выступил против врага, но во время битвы на горе Тунгкер татабийцы дезертировали и имперцы были перебиты. Вновь назначенный генерал Шеугуй подкупил писаря Кэтуганя, судя по имени — китайца, Ли Го-си. Ли Го-си ночью отрубил головы «Кэтуганю, Кюйлэ и нескольким десяткам сообщников их и возвратился». [71] За услугу Ли Го-си был назначен наместником Сунмо (Сунгарийская провинция), но сподвижники убитого Кэтуганя поймали предателя и изрубили его вместе с семьёй на мелкие куски. Восстание продолжалось, и имперский полководец Шеугуй в 734 г. дважды ходил в поход на киданей, разбил их и... не смог подавить восстания. Но его способ борьбы понравился в Чанъани, и в том же 734 г. тюркский вельможа, бывший послом в Китае, которого Сюаньцзун ещё в 727 г. богато одарил при личной встрече, [72] отравил Бильге-хана. Хан, умирая, приказал казнить предателя и весь его род. Император, чтобы замести следы, прислал посла с соболезнованием.

Однако войны не возникло. Наследник Бильге-хана, его сын Йоллыг-тегин, вступил на престол при единодушном согласии вельмож каганата. Это был писатель и историк, автор текста двух орхонских надписей. Продолжая политику своего отца, он попытался найти выход из обострившегося положения и отправил в Китай три посольства. Но вместе с этим он, по-видимому, продолжал поддерживать киданей, так как партизанская война в Маньчжурии продолжалась.

На западе все 30-е годы властвовал хан тюргешей Сулу. Он тратил все свои силы на борьбу с наступающими арабами, за что те прозвали его Музаххим, т.е. «бодатель».

Империя была занята тибетской войной и подготовкой к реорганизации армии, поэтому она тоже не форсировала событий. Йоллыг спокойно умер в 739 г. Престол перешёл к его младшему брату Бильге Кутлуг-хану. Империя признала его и его новый титул -Тенгри-хан. В 740 г. хан отправил ответное посольство в Китай. Кто бы мог подумать, что мир накануне катастрофы?

[1] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 272-273.

[2] Г.Е. Грумм-Гржимайло, Западная Монголия..., стр. 318; S. Julien, Documents.., vol. 4, pp. 455-456; Liu Mau-tsai, Die chinesischen Nachrichten..., S. 221.

[3] H.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 365, 372.

[4] S. Julien, Documents..., vol. 4, p. 454. Надпись Бильге-хана даёт этому событию совершенно иное освещение: «...я пошёл против Бешбалыка и сразился там шесть раз. Их войско я совершенно разбил. Так как я не тронул имущества жителей города, то ко мне вышли люди из города, чтобы покориться мне. Поэтому Бешбалык спасся» (С.Е. Малов, Памятники..., 1959, стр. 21). Это сообщение доверия не заслуживает, потому что цель похода — уничтожение вражеского опорного пункта — не была достигнута не по сентиментальным побуждениям воинственного Могиляня, умевшего расправляться с побеждёнными. Можно поверить лишь тому, что он шесть раз сумел отбиться от противника и спасти свой отряд, тогда как остальные командиры были разбиты наголову.

[5] G. Clauson, The Ongin Inscription, текст и перевод. Перевод С.Е. Малова не сколько отличен, но смысл тот же: «...бывший значительным и божественным утомился [?]. Мы были дурны и негодны, мы малых считали за больших. Он говорил: я воевал. Теперь своим бегам говорил: нас мало, говоря боялся» (С.Е. Малов, Памятники..., 1959, стр. 10).

[6] С.Е. Малов, Памятники.... 1951, стр. 36, 39.

[7] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 276.

[8] Там же, стр. 273.

[9] С.Е. Малов, Памятники..., 1951, стр. 42; 1959, стр. 21.

[10] Около р. Толы (см. С.Е. Малов, Памятники..., 1959, стр. 21).

[11] С.Е. Малов, Памятники..., 1951, стр. 42. Местонахождение Кушгалака, Бол..., торы Чуш, Эзгенти Кадаза не установлено.

[12] См. G. Clauson, The Ongin Inscription, pp. 188-189. На строке 9 стоит km, balika (стр. 182, текст); в примечании на стр. 186 указано, что вторая буква может быть _d_, а третья — _l_, _s_, _i_ или _а_. Так как ясно, что текст говорит о борьбе против токуз-огузов в 715-716 гг., то легко найти соответствующий текст в надписи Кюль-тегина; это строка 47. Тогда название города восстанавливается Kds = Кадаз, где последний раз сражался Кюль-тегин перед опалой. У Малова: «Я напал на многие города, делал на беги, захватил...» (Памятники..., 1959, стр. 10).

[13] Уч-огузы (С.Е. Малов, Памятники..., 1959, стр. 21). Ср. Liu Mau-tsai, Die chinesischen Nachrichten, S. 258, где карлуки названы «Три племени» и указано, что их набег был согласован с имперским командованием.

[14] «Таншу» недвусмысленно сообщает, что виновником гибели Капаган-хана был «генерал армии Да-у Холин-цюань» (Liu Mau-tsai, Die chinesischen Nachrichten..., S. 259). Реальным убийцей был байыркуский воин Сечжилю (ibid., S. 670), но именно китаец организовал засаду и потому отмечен в анналах.

[15] Н.Я. Бичурин отмечает, что в этом месте «Таншу» есть пропуск в тексте (Собрание сведений..., т. I, стр. 306). Добавляем — хронология напутана; мы даём выправленную хронологию.

[16] Местонахождение не установлено.

[17] С.Е. Малов, Памятники..., 1951, стр. 40; 1959, стр. 21. Заключаем это из того, что Маньчжурия осталась за китайцами и в 720 г. кидани и татабы воевали против тюрок.

[18] См.: G. Clauson, The Ongin Inscription..., p. 189; С.Е. Малов, Памятники..., 1959, стр. 10.

[19] P. Pelliot, La fille de Mo-tcho qaghan...

[20] H.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 306.

[21] С.Е. Малов, Памятники..., 1959, стр. 20.

[22] Там же.

[23] S. Julien, Documents..., pp. 458, 460.

[24] Г.E. Грумм-Гржимайло, Западная Монголия..., стр. 321-322.

[25] Иакинф Бичурин, История Тибета..., т. I, стр. 159-160.

[26] С.Е. Малов, Памятники..., 1959, стр. 22.

[27] Любопытно, что покоряющихся тюрки именуют «токуз-огузы», а сопротивляющихся — «уйгуры». Очевидно, эти два названия одного народа имели семантические нюансы.

[28] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 274; S. Julien, Documents..., pp. 460-461.

[29] H.И. Конрад, Начало китайского гуманизма...

[30] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 274.

[31] Здесь перевод Н.Я. Бичурина неясен, и неясность не замечена комментатором. Что значит «бохуаньский город Даши, осаждённый Сулу»?! (Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 295). Шаванн полагает, что это Аксу (см. F. Chavannes, Documents..., p. 284, n 2).

[32] Г.Е. Грумм-Гржимайло, Западная Монголия..., стр. 256.

[33] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 347.

[34] Там же, стр. 274.

[35] Liu Mau-tsai, Die chinesischen Nachrichten..., S. 259.

[36] С.Е. Малов, Памятники..., 1959, стр. 22.

[37] W. Radloff, Die alttürkischen Inschriften..., 1895, S. 268.

[38] jt. ncai — в переводе ошибочно: im fünften Monate...

[39] Разобрать слово  не удалось, но если предположить, что последние буквы , то это будет окончание монгольского множественного числа, применяемое в орхонских текстах для старой титулованной знати. Если принять эту гипотезу, то, руководствуясь общим смыслом, прочтём: «такие-то [чиновники или офицеры] ходили во владения империи». У С.Е. Малова: «Ты ходил на Бабычаг». В его варианте непонятно, к кому надпись обращена (С.Е. Малов, Памятники..., 1959, стр. 53).

[40] qšoj оставлено Радловым без перевода. Можно думать, что это племя кошу (гэшу) из союза нушиби (см.: Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 289; Е. Chavannes, Documents..., pp. 35, 68), которое вошло в состав басмалов, насчитывавших в своём составе сорок родов (Грумм-Гржимайло, Западная Монголия..., стр. 256). В дальнейшем кошу как самостоятельное племя не встречается. У Малова: «в [на?] Кушуе я добыл рабов». Для того чтобы понимать «кушу» как топоним, нет данных.

[41] Вариант Малова см. там же, стр. 54.

[42] У Малова: «Пусть не ходит в военные походы». Перевод представляется несколько натянутым и не соответствующим первым строкам надписи. Он звучит, как злая ирония, неуместная в эпитафии.

[43] W. Radloff, Die alttürkischen Inschriften..., 1895, S. 261-262. Транскрипция и перевод, сделанные в 1895 г., несколько устарели, и, опираясь на изданный текст, мы предлагаем новое чтение:

[44] Jök можно понять как тягость, затруднение (отсюда русское слово «вьюк») и как горная вершина; в последнем случае из текста вытекает, что вождь басмалов, бросив войско, убежал в горы. Оба толкования текста возможны.

[45] Перевод Малова в деталях отличен (ср. Памятники..., 1959, стр. 48). Различия с предлагаемым мною переводом не принципиальны.

[46] Очевидно из соображений размера во второй строфе, строках 4 и 5 опущен падежный суффикс, подобно тому как в русском языке опускается глагол «быть» в настоящем времени. Это стихотворение предшествует по времени орхонским надписям, где Ф. Корш в заключительных строках видит «ритм или, пожалуй, два ритма, которые, впрочем, чередуются безо всякого порядка» (Д. Корш, Древнейший народный стих турецких племён, стр. 1-2). Это последнее замечание совершенно верно, но оно заставляет нас видеть в строках орхонских надписей всё-таки не стих, а великолепно обработанную прозу, куда напрашивается ритм. Такова проза «Слова о полку Игореве», а проза Н.В. Гоголя ещё более ритмична. Но наличие ритмической прозы показывает, что ритмическая речь с патетикой, т.е. поэзия, уже была не чужда тюркам; Хойто-Тамирская надпись подкрепляет догадку Ф. Корша. Появившаяся в 1965 г. монография И.В. Стеблевой Поэзия тюрков VI-VIII веков содержит попытку доказать, что надписи в честь Кюль-тегина и Тоньюкука написаны стихами и являются героическими поэмами. Несмотря на все усилия автора, мы не смогли уловить того ритма, без которого стих невозможен, и выражаем полное согласие с А.М. Щербаком, утверждающим, что «эти надписи по своему характеру не являются поэтическими произведениями» (А.М. Щербак, Соотношение аллитерации..., стр. 145).

[47] Сообщено М. Салахеддиновой.

[48] И.Ю. Крачковский, Арабская поэзия, стр. 250.

[49] С.Е. Малов, Памятники..., 1951, стр. 39.

[50] Там же, стр. 40.

[51] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 273.

[52] С.Е. Малов, Памятники..., 1951, стр. 40.

[53] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 275.

[54] F. Hirth, Nachworte zur Inschrift..., S. 8.

[55] H.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 276.

[56] Там же, стр. 298.

[57] С.Е. Малов, Памятники..., 1959, стр. 23-24.

[58] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 355, 359.

[59] Liu Mau-tsai, Die chinesischen Nachrichten..., S. 260.

[60] H.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 276; Liu Mau-tsai, Die chinesischen Nachrichten..., S. 454.

[61] Liu Mau-tsai, Die chinesischen Nachrichten..., S. 415.

[62] Ibid., S. 395.

[63] С.Е. Малов, Памятники..., 1951, стр. 43.

[64] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 277.

[65] С.Е. Малов, Памятники,.., 1951, стр. 36.

[66] С.Е. Малов, Памятники..., 1959, стр. 23.

[67] С.Г. Кляшторный полагает, что это согдийцы из Семиречья (Согдийцы в Семиречье, стр. 7-11).

[68] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 306.

[69] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 367; чтение имён см.: Liu Mau-tsai, Die chinesischen Nachrichten..., S. 670.

[70] См. С.E. Малов, Памятники..., 1959, стр. 23.

[71] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 367-368.

[72] Liu Mau-tsai, Die chinesischen Nachrichten..., S. 420.

наверх