[ коллективная монография ]
Степная полоса Азиатской части СССР
в скифо-сарматское время.
/ Археология СССР. М.: 1992. 494 с. ISBN 5-02-009916-3
Предисловие (М.Г. Мошкова)
В настоящем томе «Археологии СССР» рассмотрена история развития кочевых и полукочевых племён, населявших в раннем железном веке просторы степей, полупустынь, предгорных районов и частично пустынь Средней Азии и Казахстана, Алтая, Тувы, Минусинской котловины, лесостепь Зауралья и Западной Сибири, наконец степную зону Восточной Сибири — Забайкалье. По структуре и содержанию он органически связан с предшествующим томом «Степи европейской части СССР в скифо-сарматское время» и является его продолжением.
Следуя географическому принципу, том состоит из двух частей: первая объединяет памятники ранних кочевников Средней Азии и Казахстана, вторая — ранних кочевников всего Сибирского региона, включая Алтай, Туву и Забайкалье.
Начало I тысячелетия до н.э. на всей территории евразийских степей явилось периодом освоения жившим здесь населением последнего и самого важного металла — железа, сыгравшего революционную роль в истории человечества. С этого момента начинается эпоха, именуемая в исторической науке железным веком. Самая древняя фаза этой эпохи по принятой периодизации называется ранним железным веком.
Рубеж II-I и начало I тысячелетия до н.э. на просторах евразийской аридной зоны ознаменовались ещё одним важным событием — становлением кочевых форм скотоводческого хозяйства, бывшего в тех условиях наиболее производительным, а потому и наиболее прогрессивным способом производства. Кочевничество является особым видом производящего хозяйства, в котором доминирующим занятием населения становится экстенсивное, подвижное скотоводство и большая часть населения вовлечена в периодические перекочёвки.
Почти повсеместный в евразийских степях переход к новым формам скотоводческого хозяйства мог произойти только благодаря взаимодействию ряда факторов. Среди них исследователи называют изменения природно-климатических условий; совершенствование приёмов ведения скотоводческого хозяйства; оформление видового состава стада, оптимально приспособленного к условиям аридной зоны; новый уровень социальных отношений, связанный с возросшей имущественной и социальной дифференциацией, когда скот становится одной из форм накопления богатств, что создаёт стимул к увеличению стад; расширение обмена; повсеместное распространение колёсно-упряжного транспорта; дальнейшее развитие коневодства; появление строгих удил и использование лошади для верховой езды, что произошло по имеющимся данным не позднее второй половины II тысячелетия до н.э. Накопление всех этих факторов подготовило почву для становления кочевого скотоводства, тем более что в некоторых засушливых зонах скотоводство практически изначально могло существовать только как кочевое. [1] Однако представляется справедливым замечание некоторых исследователей [Клейн Л.С., 1979. С. 18-22], что ведущими факторами, приведшими к перестройке хозяйства и быта во всём степном регионе и при этом практически одновременно, являлись, во-первых, особое свойство скота, который благодаря своей мобильности превращался в наиболее легко отчуждаемое богатство (в противоположность, например, запасам зерна), и, во-вторых, то обстоятельство, что именно к началу железного века сформировались оптимальные виды и типы вооружения. Это вкупе с кочеванием обеспечивало преимущество в охране и угоне скота. Война, по выражению К. Маркса, стала видом труда. Все эти условия и создали конкретно-историческую ситуацию, при которой переход к кочевому скотоводству (уже давно существовавшему в самых засушливых районах) в начале I тысячелетия до н.э. как цепная реакция охватил всю территорию степей и полупустынь Евразии. Новая хозяйственная деятельность обусловила существенные изменения почти во всех сферах материальной и духовной жизни скотоводов.
Период развития кочевых обществ с момента их становления и до раннего средневековья (т.е. до V в. н.э.) принято называть эпохой ранних кочевников (в отличие от эпохи поздних кочевников, охватывающей время с V в. н.э. до наших дней), культурам которых на территории Средней Азии, Казахстана, Сибири и посвящается настоящий том. Термин этот, предложенный в конце 30-х годов [Грязнов М.П., 1939а] и поддержанный в 1960 г. [Черников С.С., 1960а. С. 17, 18], выражает суть эпохальных процессов, происходивших на определённой территории, и характеризует продолжительный исторический период развития племенных и этнических образований с присущими им закономерностями. [2] Но территория, которую мы рассматриваем, огромна, и при общности основных природно-климатических параметров каждый географический регион — будь то восточное Приаралье, Центральный или Восточный Казахстан, Семиречье, Алтай.
(5/6)
Тува и т.д. — имеет свои отличительные особениости. Именно они и диктовали жившему там населению различные формы скотоводческого кочевого хозяйства.
Теоретической основой для понимания сущности разнообразных форм хозяйственной деятельности человека является разработанная советскими этнографами концепция хозяйственно-культурных типов, которая даёт возможность системного подхода к истолковании) этнографических и археологических источников [Левин М.Г., Чебоксаров Н.Н.. 1955; Андрианов Б.В., 1985). Согласно этой концепции хозяйственно-культурный тип кочевого скотоводства определяется как «хозяйство... высоко специализированное, ...связанное с кочевым образом жизни, что в свою очередь накладывает глубокий отпечаток на всю культуру кочевников. Они разводят главным образом лошадей, крупный и мелкий рогатый скот (особенно овец); в некоторых областях большую хозяйственную роль играет также разведение верблюдов... Основу питания составляет мясная и молочная пища... Способы изготовления молочных продуктов очень разнообразны (различные виды квашеного молока и сыр, приготовление из молока опьяняющих напитков и т.д.). Главный тип жилища — переносной шатёр (форма его варьирует), крытый полотнищами из шерсти (ткаными или валяными) или реже — кожей. Утварь преимущественно кожаная; гончарство, как правило, отсутствует» (Левин М.Г., Чебоксаров Н.Н., 1955. С. 9). [3]
В дальнейшем эта характеристика разрабатывалась и уточнялась. Высказано мнение, что ни один хозяйственный тип не существовал в чистом виде и в той или иной степени хозяйство всегда комплексно. Но определяет хозяйственную основу общества доминирующий вид хозяйственной деятельности. У кочевых скотоводов его образует экстенсивное пастбищное скотоводство, при котором разведение животных представляет главный вид занятий населения и доставляет основную часть средств существования [Марков Г.Е.. 1981. С. 84]. В рамках этого кочевого хозяйства выделяются хозяйственные подтипы, или виды,— кочевое и полукочевое, принципиальных различий между которыми не существует, ибо отсутствуют универсальные признаки, по которым можно различать собственно кочевое («чистые» кочевники) и полукочевое хозяйство во всех районах распространения кочевничества, Различия между ними относительны и выявляются в каждом отдельном территориально ограниченном регионе [Марков Г.Е., 1973. С. 102; 1981. С. 84]. При собственно кочевом способе хозяйства амплитуда кочевания, как правило, значительна (учитывая местные условия). Скотоводы-кочевники или вовсе не знают земледелия (например, монголы, калмыки, казахи-адаевцы и т.д.), или оно играет минимальную роль в их общем хозяйственном комплексе. Но при этом у них бесспорно существуют другие виды деятельности — охота, военный промысел, торговля. У нолукочевников несколько меньшая подвижность, большую роль в хозяйстве играют всякого рода вспомогательные виды деятельности и в первую очередь земледелие [Марков Г.Е., 1981. С. 85]. Археологические культуры кочевников-скотоводов, рассматриваемые в настоящем томе, как раз и демонстрируют широкий спектр разнообразных видов скотоводческого хозяйства с разной степенью подвижности в рамках одного хозяйственно-культурного типа — кочевого скотоводства.
Заслуживает внимания замечание о том, что далеко не всегда мы в состоянии определить хозяйство древних скотоводческих племён и соответственно отнести его к тому или иному типу или подтипу. Поэтому в некоторых случаях по отношению к ранним, или древним, кочевникам целесообразнее применять более общий термин «подвижные скотоводы» [Марков Г.Е.. 1973. С. 1021.
Итак, в первых веках I тысячелетия до н.э. в евразийских степях произошел повсеместный переход к кочевому скотоводству и сформировались новые археологические культуры, ознаменовавшие начало эпохи ранних кочевников. При всём своеобразии каждой из них все они образуют некое единство, которое обусловлено рядом обстоятельств — это сходная среда обитания и соответственно одинаковый жизненный уклад, мобильность, способствующая установлению культурных контактов с самыми отдалёнными территориями, близкий уровень социально-экономического развития и, наконец, общая генетическая подоснова, восходящая в евразийских степях к срубно-андроновскому пласту. Все эти причины послужили основой для сложения близких по многим параметрам культур. Однако существующее между культурами сходство маркируется несколькими неравнозначными терминами: «скифо-сибирское единство», «скифо-сибирская общность» «скифский мир». Последний термин — «скифский мир» — наиболее нейтрален, а потому предпочтителен. В своих характерных чертах близость культур складывается в раннескифскую эпоху, но отдалённые истоки и корни этого явления можно видеть в культурных контактах и связях, которые существовали у древнейших скотоводов ещё в бронзовом веке. Сейчас уже можно говорить об ямно-афанасьевскнх, срубно-андроновских и карасукско-киммерийских культурных параллелях. Кроме того, именно в бронзовом веке в степях Евразии стал распространяться европеоидный антропологический тип населения, который господствует в культурах скифского времени. Наиболее ярко общность культур евразийских кочевников, расселившихся от Дуная до Монголии, проявилась в существовании у этих племён так называемой скифской триады, в состав которой входят близкие формы вооружения, конского снаряжения и своеобразное искусство скифо-сибирского звериного стиля. Однако общих черт в содержании кочевых культур скифо-сибирского мира значительно больше. Сюда могут быть отнесены скифские котлы, отчасти памятники монументального искусства — оленные камни, петроглифы, общие в ряде случаев приёмы устройства могильных сооружений, детали погребального обряда. Конкретные природно-географические и исторические условия способствовали формированию в каж-
(6/7)
дом отдельном регионе степной зоны ярко индивидуальной культуры кочевого населения. Письменные источники донесли до нас наименования некоторых из этих племён. На западе евразийских степей с VII в. до н.э. господствовали скифы, к востоку от них расселились савроматы и родственные им кочевники южноуральских степей. На территории Средней Азии сложились крупные племенные объединения саков, массагетов, дахов, в состав которых входили и другие более мелкие группировки. Достоверные названия кочевых и полукочевых племён, населявших степные и предгорные районы Алтая, Тувы, Минусинской котловины, нам неизвестны. Лишь для территории Забайкалья со II в. до н.э. можно говорить о племенах хуннов.
Первая периодизация культур раннего железного века для Восточной Европы была разработана на основе скифских памятников Северного Причерноморья, исследование которых началось около середины XIX в. В силу своего географического положения и тесных связей с северопричерноморскими колониями большинство скифских памятников содержало античные вещи, которые на первых порах послужили единственной возможностью для хронологических привязок. В дальнейшем археологические культуры восточных кочевников соотносились уже со скифскими памятниками.
До недавнего времени общепринятой датой начала скифской культуры считалась вторая половина VII в. до н.э. Периодизация раннего железного века европейской, да и всей азиатской территории включала в себя предскифский период VIII-VII вв. до н.э., когда железные изделия употреблялись еще наряду с бронзовыми; скифский VII-III вв. до н.э. — время господства железных орудий труда и оружия; сарматский II в. до н.э. — IV в. н.э. Однако сейчас всё чаще высказывается иная точка зрения о начальной дате скифского периода, нашедшая отражение и в настоящем томе. Ещё в 1953 г. А.А. Иессен предлагал считать начальным этапом скифской культуры в широком понимании этого термина VIII-VII вв. до н.э. [Иессен А.А., 1953]. Первоначально почти никакой поддержки эта гипотеза не получила. Лишь в 80-е годы, после раскопок знаменитого кургана Аржан (Тува), М.П. Грязнов вернулся к этой идее и вновь сформулировал её суть. По его мнению, начальной фазой развития скифо-сибирских культур следует считать IX-VII вв. до н.э., поскольку весь инвентарь памятников того времени «принадлежит начальным формам скифских вещей. И хотя эти вещи хорошо отличимы от „раннескифских” VII-VI вв. до н.э., но отличаются они от них в такой же мере, как эти последние отличимы от вещей расцвета скифской культуры V-III вв. до н.э.» (Грязнов М.П., 1983а. С. 3).
Памятники IX-VII вв. до н.э., т.е. начальной фазы развития скифо-сибирских культур, по мнению М.П. Грязнова, представлены в следующих районах евразийского пояса степей: Северное Причерноморье, Северный Кавказ и Предкавказье, восточное Приаралье, Центральный Казахстан, Алтай, степи и лесостепи к западу и северу от него, Минусинская котловина, Тува, Монголия, Ордос [Грязнов М.П., 1983а. С. 3-18]. Исследователи ленинградской школы поддержали точку зрения М.П. Грязнова, в чём можно убедиться, познакомившись с разделами, написанными Ю.А. Заднепровским и Н.А. Боковенко. Отчасти к этой гипотезе присоединился и А.М. Мандельштам. Он датирует комплекс кургана Аржан концом VIII — первой половиной VII в. до н.э. и относит его к заключительной фазе выделенного М.П. Грязновым аржано-черногоровского периода IX-VII вв. до н.э. Позиция А.М. Мандельштама представляется наиболее реальной. Для скифских памятников Северного Причерноморья такая периодизация не привилась, не получила поддержку она и у исследователей приаральских саков, тасмолинской культуры (М.А. Итина, О.А. Вишневская) и древностей Минусинской котловины (Н.Л. Членова).
Учитывая эти разногласия, мы сочли правомерным, чтобы в разделе о ранних саках Приаралья (М.А. Итина) был представлен не только Южный Тагискен — могильник сакского времени, но и северный некрополь Тагискена с захоронениями периода поздней бронзы X-VIII вв. до н.э. Материалы последнего хронологически предшествуют раннесакскому комплексу и существенно отличаются от него. Очень важны они и для понимания генезиса раннесакской культуры.
Каждый из двух крупных рассматриваемых в томе регионов — Средняя Азия и Сибирь — имел свою специфику в развитии кочевых и полукочевых народов раннего железного века. Для Средней Азии такое своеобразие определялось соседством и активным взаимодействием кочевников с осёдло-земледельческим населением. Близость Ахеменидской державы, северные сатрапии которой частично охватывали и земли, заселённые кочевым населением, Парфянского и Кушанского государств, в создании которых приняли участие кочевые племена, дав, к тому же, начало правящим династиям, наконец, участие в разгроме Греко-Бактрийского царства — всё это не могло не отразиться на материальной и духовной культурах среднеазиатских кочевников. Кочевые и осёдлые сообщества Средней Азии создавали единую экономическую, а нередко и политическую структуру, всецело зависели друг от друга и были заинтересованы друг в друге.
Если говорить об общих специфических признаках, отличающих историю развития сибирских кочевых и полукочевых племён (исключая Зауралье и Западную Сибирь), то необходимо обратить внимание на очень длительное, в сравнении с западными областями, господство бронзовых орудий труда и оружия. Только в V-III вв. до н.э. начинается вытеснение бронзы железом, но железные изделия не составляют ещё большинства. Лишь ко II в. до н.э. железо в этом регионе начинает завоёвывать господствующее положение.
Однозначного объяснения этого феномена не существует. Но, видимо, большое значение имели два фактора: мощная сырьевая база с налаженной добычей руды для выплавки бронзы и существование древних и очень живучих традиций производства бронзовых изделий. В сочетании с удалённостью от древних цивилизаций и определённой обособленностью этих районов, особенно Минусинской котловины, оба эти условия могли оказаться решаю-
(7/8)
щими для длительного сохранения бронзовой индустрии.
Что касается сведений письменных источников о племенах, населявших Среднюю Азию и Сибирь, то и в этом отношении регионы находятся не в равном положении. Относительно среднеазиатских кочевников мы располагаем не только несколькими этнонимами отдельных племён или племенных объединений, но и некоторыми вполне конкретными сведениями этнографического и исторического характера.
Данные письменных источников о природе и жителях столь отдалённых территорий, как Алтай, Тува, Минусинская котловина, чрезвычайно скудны и малодостоверны. В несравненно лучшем положении оказались лишь хунны Забайкалья, поскольку хуннские объединения издавна воевали с Китаем, а потому всегда интересовали политиков и географов древнего Китая.
Включение в состав тома культур осёдлого населения Зауралья и западносибирской лесостепи обусловлено теснейшими контактами его с южными и западными кочевыми соседями. На протяжении всей истории эти племена были вовлечены в орбиту влияния степных кочевников (а временами, возможно, и подчинялись им), что наложило заметный отпечаток на все стороны их жизни. Близости этих культур способствовал и характер земледельческо-скотоводческого хозяйства лесостепных племён: преобладание скотоводства над земледелием и значительная подвижность, связанная с существованием яйлажно-пастушеской, а иногда и полукочевой форм скотоводства.
В создании настоящего тома принимали участие сотрудники Института археологии и Института этнографии АН СССР. Раздел «Кочевники северозападной Туркмении» написан Б.И. Вайнберг в соавторстве с X.Ю. Юсуповым — сотрудником Института истории Туркменской ССР. Раздел «Общие сведения о ранних кочевниках Средней Азии и их группировках» подготовлен научным сотрудником Государственного Эрмитажа Н.Г. Горбуновой по работам А.М. Мандельштама. Ею написана часть раздела по народам, обитавшим в северо-восточной части Средней Азии. Все таблицы к разделам А.М. Мандельштама (табл. 40-43; 71-83) подготовлены и составлены Э.У. Стамбульник, а к разделу М.П. Грязнова (табл. 60-70) — М.Н. Пшеницыной. Карта к тексту М.П. Грязнова составлена Л.С. Марсадоловым, а к тексту А.М. Мандельштама по Туве — Н.А. Боковенко. К остальным разделам все таблицы и карты подготовлены авторами.
Авторы по возможности старались учесть и отразить не только уже опубликованные материалы, но и результаты раскопок последних лет. Мы приносим благодарность всем археологам Средней Азии, Казахстана и Сибири, предоставившим в наше pаспоряжение свои новые материалы.
[1] Появление первых элементов кочевого уклада В.П. Шилов относит к ямной эпохе и считает, что в эпоху срубной культуры существовало уже два хозяйственных уклада — осёдлый скотоводческо-земледельческий и кочевой [Шилов В.Л., 1970. С. 25].
[2] Предложенный позднее термин «эпоха древних кочевников» [Хазанов А.М., 1973. С. 9; 1975. С. 272] отражает суть тех же процессов и в тот же хронологический отрезок. Однако, помимо иной номенклатуры, в основу этой периодизации положены и иные критерии. Автор её предложил взять за основу всегда существовавшую тесную и детерминированную связь между кочевыми и осёдло-земледельческими обществами. Как считает А.М. Хазанов, представляется допустимым разделить историю развития кочевых обществ на три эпохи в соответствии с общей периодизацией всемирной истории: эпоха кочевников древних, средневековых и нового времени [Хазанов А.М., 1975. С. 272].
[3] Надо иметь и виду, что определение это выработано на основе этнографических источников, а потому такой признак, как отсутствие гончарства, практически неприемлем для ранних кочевников скифо-сарматского времени (VII в. до н.э. — IV в. н.э.), которые в большинстве случаев изготовляли свою лепную керамику.
|