[ коллективная монография ]

Степи европейской части СССР в скифо-сарматское время.

/ Серия: Археология СССР. М.: 1989. 464 с. ISBN: 5-02-009947-3

Заключение (Мелюкова А.И.)

В данном томе сведены воедино известные сейчас археологические материалы, служащие одним из источников для изучения истории, материальной и духовной культуры кочевых и осёдлых племён, живших на протяжении более тысячелетия (с VIII в. до н.э. по III в. н.э.) на степных просторах юга Европы и в прилегающих к ним районах. Источник имеет очень большое значение. Дошедшие до нас письменные свидетельства об этих народах весьма отрывочны, нередко противоречивы. Археологический материал позволяет существенно дополнить письменные данные и проверить если не все, то многие из них. Однако накопленная археологами в течение длительного времени источниковедческая база, как мы видели, всё ещё недостаточна для решения ряда встающих перед исследователями проблем. Остаются дискуссионными такие важные вопросы, как происхождение скифов, расселение и границы племён, составлявших Скифию в эпоху Геродота, этническая принадлежность земледельческого осёдлого населения лесостепи Восточной Европы, тесно связанного со скифами. Не решены проблемы происхождения савроматов и формирования сарматских племён, а также границ племенных территорий савромато-сарматов и ряд других. И всё же за советский период и особенно за последние 30 лет советскими исследователями сделан громадный шаг вперёд в изучении истории населения юга Европы в киммерийскую и скифо-сарматскую эпохи. Пожалуй, наиболее важным результатом работ советских археологов является то, что выяснены динамика и периоды исторического развития, а также характерные особенности кочевых и связанных с ними осёдлых народов в каждом из выделенных периодов. Именно археологические источники позволяют утверждать, что в степной зоне Северного Причерноморья, как и в других степных областях Евразии, в IX — начале VIII в. до н.э. происходит окончательный переход населения к кочевому хозяйству и образу жизни. До конца VIII или начала VII в. до н.э. здесь господствовали кочевые племена, известные в письменных источниках под именем «киммерийцы». В волго-донских степях и в Заволжье в то же время, что и в Северном Причерноморье, возможно, даже несколько раньше, появляются первые кочевники — потомки племён срубной и андроновской культур эпохи бронзы. Их имя осталось неизвестным, но они и кочевники Северного Причерноморья имеют много общего в погребальном обряде и вещевом комплексе.

Уже в предскифский период кочевники проникают в среду соседних осёдлых племён, оказывая влияние на их культуру и используя существовавшие у них производственные центры. Это особенно наглядно прослеживается по материалам богатой металлом кобанской культуры па Северном Кавказе, где в настоящее время найдено значительное количество кинжалов, конских удил, псалиев и других металлических вещей, характерных для ранних кочевников Северного Причерноморья и Волго-Донского междуречья. От осёдлого населения в лесостепи Восточной Европы и на Северном Кавказе жители степей восприняли некоторые формы лепной лощёной посуды, часто богато орнаментированной резным, штампованным или рельефным узором. Однако, несмотря на фиксируемые археологией взаимодействия между кочевыми и земледельческими племенами в киммерийскую эпоху, ещё не было сколько-нибудь тесного объединения между ними, подчинения земледельцев кочевникам, как это наблюдается в следующем — скифском периоде.

Скифская эпоха, которую принято начинать с появления скифов на исторической арене в 70-х годах VII в. до н.э., оказалась новым этапом в развитии ранних кочевых племён. Археологический материал, позволяющий сделать такой вывод, со всей очевидностью показывает, как совершенствуются в связи с окончательным внедрением железа все виды вооружения и конского снаряжения, имевшие первостепенное значение в быту кочевого населения.

Важным в изучении археологических источников раннескифского времени является заключение, что ряд вещей раннескифской культуры — наконечники копий, мечи и кинжалы, удила, трёхпетельчатые и трёхдырчатые псалии, бляхи-столбики для перекрещивающихся ремней узды и бляхи-пуговицы — непосредственно восходят к изделиям предшествующей эпохи. Впервые они появились на Северном Кавказе, как и наиболее ранние для скифов изделия, выполненные в зверином стиле. В первой половине VII в. до н.э. пли несколько позднее эти новые формы используются вместе с бытовавшими в киммерийский период и лишь к концу VII — началу VI в. до н.э., т.е. после возвращения скифов из Азии, они становятся господствующими у скифов и соседних с ними осёдлых племён, с которыми кочевники вступали в более или менее тесные контакты. К этому следует добавить преемственность, наблюдаемую археологами в ряде черт скифского погребального обряда и в местной лепной керамике. Эти наблюдения, безусловно, должны учитываться при решении вопроса о происхождении скифов и их первоначальном расселении.

Находки предметов вооружения, главным образом наконечников стрел, подтверждают свидетельства клинописных и античных источников о военных действиях киммерийцев и скифов в странах Древнего Востока и определяют пути следования скифов в Переднюю Азию. Реальность скифских военных походов в страны Передней Азии подтверждают и находки вещей переднеазиатского, урартского произ-

(292/293)

водства в Келермесском и Мельгуновском курганах и в кургане на р. Калитве. Среди них известны изделия, специально сделанные по скифским заказам.

До сих пор остаётся загадкой малое число памятников раннескифского времени (VII-VI вв. до н.э.) и большая разбросанность их на всей степной территории Северного Причерноморья. Скифские материалы этой эпохи в гораздо большем количестве представлены в курганах местного осёдлого населения днепровской лесостепи. Однако археологам удалось доказать, что по крайней мере большая часть осёдлых земледельцев лесостепи по своему происхождению и этнической принадлежности отличалась от кочевых скифов — иранцев по языку. Вместе с тем совершенно очевидно, что их культура второй половины VII — начала VI в. до н.э. формировалась под сильным воздействием кочевников, хотя и сохраняла свои особенности. Это позволяет отрицать предположения некоторых исследователей о малочисленности и слабости скифских кочевников в степях Северного Причерноморья после возвращения из Азии и искать объяснение приведённому факту в этнографии. По-видимому, та часть скифов, которая вернулась из далёких переднеазиатских походов и заново осваивала степи Северного Причерноморья, занималась круглогодичным кочеванием, не имея постоянных зимников и летников и, соответственно, постоянных кладбищ, как и в период первого появления скифов в этих местах и их борьбы с киммерийцами. Более стабильными в VII-VI вв. до н.э. были перекочевки в степном Предкавказье, где обнаружены группы скифских курганов времени походов в страны Передней Азии и после возвращения из них.

Археологические источники позволяют проследить, что вскоре после возникновения на северном берегу Понта греческих городов-колоний устанавливаются постоянные торговые контакты греческих купцов со скифскими племенами, а мастерские этих городов начинают работать по скифским заказам. Археологические находки античной керамики и вещей в курганах и на поселениях земледельцев помогают определить время и преобладающие направления связей в разные периоды скифской истории. Так, совершенно очевидно, что вплоть до конца V в. до н.э. основной импорт шёл к земледельческим племенам среднего Приднепровья, а позднее — в степь, где находились транзитные пункты под контролем скифской кочевой аристократии.

Очень много дала археология для восстановления хозяйственной деятельности скифов — как кочевников, так и земледельцев. На основании археологических материалов хорошо прослеживается непрерывный прогресс всех отраслей местного производства.

Именно археологические источники позволяют проследить, как скифы из кочевников превращаются в IV в. до н.э. в полуосёдлое население, а в III в. до н.э. окончательно переходят к осёдлости. Для выявления особенностей социального строя Скифии археология даёт меньше. И всё же именно археология фиксирует накопление богатств в руках знати и рост имущественной, а следовательно, и социальной стратификации в скифском обществе, особенно заметный в IV в. до н.э. В результате сейчас ни у кого не вызывает сомнения, что в IV в. до н.э. скифы уже находились на таком уровне социально-экономического развития, который позволяет говорить о глубоком разложении первобытнообщинного строя и формировании раннеклассового общества.

Значительно дополняют археологические материалы письменные свидетельства о позднейшем периоде Скифского царства, центр которого с конца III в. до н.э. переместился с нижнего Приднепровья в Крым, а на большей части степей Северного Причерноморья господствовали сарматские племена. Именно археологические исследования позволили проследить перерождение скифской материальной и, вероятно, духовной культуры, с одной стороны, под влиянием античной цивилизации, а с другой — под сарматским воздействием в позднейший период скифской истории, в конце III в. до н.э. — III в. н.э.

Сравнение известных ныне данных, характеризующих скифские и савромато-сарматские племена, приводит к следующим результатам: близкие по происхождению и этнической принадлежности кочевые народы отличались друг от друга по ряду признаков, связанных с условиями их жизни, окружающей средой и историческими событиями. Археологические материалы показывают, что с самого начала возникновения савромато-сарматской этнической общности существовали два родственных, но не тождественных друг другу племенных объединения кочевников — Волго-Донское и Южноуральское. Первое определённо можно идентифицировать с савроматами Геродота, идентификация второго спорна (исседоны, дахи, массагеты). Начало различий было заложено ещё в период формирования этого восточного массива кочевых племён и затем всё более оформлялось благодаря неодинаковой культурно-экономической ориентации племенных объединений, обитавших на территории двух районов. В археологии это явление выразилось в существовании двух локальных вариантов савромато-сарматской археологической культуры.

По сравнению со скифами оба племенных объединения до расселения их на запад, в Северное Причерноморье, выглядят более отсталыми по уровню экономического и социального развития. Условия обитания обеих групп, в первую очередь большая протяжённость территории, более продолжительные маршруты кочевий, особенно в южном Приуралье, способствовали тому, что хозяйственная база савромато-сарматов была значительно менее стабильной и более зависимой от природно-климатических условий, чем в Скифии: частые засухи, глубина и плотность снежного покрова, гололедица приводили к частой гибели скота. Кроме того, большей отсталости по сравнению со скифами способствовали удалённость от государственных цивилизаций и низкий уровень развития осёдлых земледельческих племён в Заволжье и Зауралье, с которыми савромато-сарматы были связаны тесными экономическими узами, получая от них необходимые продукты земледелия и домашних промыслов. Следов собственного производства у савромато-сарматов до сих пор не обнаружено. Речь может идти лишь о самых зачатках железоделательного и бронзолитейного производств, основанных на привозном сырье. Делали мелкие вещи, не требовавшие существования постоянных стацио-

(293/294)

нарных мест производства. Изучение металлических предметов из савромато-сарматских погребений VI-IV вв. до н.э. позволило прийти к заключению, что практически всё оружие было импортным, но изготовлялось оно по заказам сарматов в различных металлургических центрах. Для восточного объединения кочевников основными поставщиками являлись племена иткульской, ананьинской и пьяноборской культур. Все бронзовые наконечники стрел, фрагменты и целые литейные формы, обнаруженные на иткульских памятниках в лесостепном Зауралье, принадлежат к типам, характерным для савроматских и раннесарматских племён южного Приуралья и меньше — нижнего Поволжья. То же самое наблюдается в ананьинской бронзолитейной металлургии, где наконечники стрел представлены главным образом типами, распространенными у кочевников евразийских степей.

В лесостепном Зауралье делали железные мечи и кинжалы, так как только там обнаружены, например, мечи переходных типов от савроматских к раннесарматским. Не исключено производство железного оружия осёдлым населением Башкирии, поскольку в среднем течении р. Белой найдены десятки мечей и кинжалов савромато-сарматских и даже скифских типов.

Савромато-сарматы Волго-Донского междуречья снабжались продукцией нижнедонских, кавказских (включая Прикубанье), северопричериоморских и даже, может быть, скифских металлургических мастерских.

Имущественная и социальная дифференциация проявляется в археологических материалах достаточно чётко уже в савроматский период, особенно в южном Приуралье, где выделяется слой военной аристократии. Однако в силу суровых природно-климатических условий родо-племенные связи, обеспечивавшие взаимопомощь, были достаточно сильны, а это тормозило процессы классообразования.

Ситуация резко изменилась с момента расселения сарматов в Предкавказье, Прикубанье и особенно в Северном Причерноморье, когда сарматы приблизились к античным городам и осёдло-земледельческому относительно высоко развитому населению и частично обосновались там. Начинается бурный процесс социальной стратификации, оседание беднейших слоёв сарматов на землю, выделение очень богатой кочевой верхушки, военной, а возможно, и жреческой. Однако письменные источники и археологические материалы показывают, что сарматы даже в период своего расцвета не догнали скифов в социальном развитии. Это объясняется непрочностью и нестабильностью племенных объединений сарматов, которые возникали, как правило, лишь в силу определённой политической ситуации и так же быстро распадались, т.е. консолидация сарматских племён никогда не была прочной, а создавалась на время набега, похода или войны. Лишь те из них, которые жили ближе к Боспору, Прикубанью или на самом западе, т.е. там, где шло оседание сарматов на землю, могли входить как составная часть в другие государственные образования, в частности в состав Боспорского царства. Присутствие сарматского контингента ощущается в Танаисе после разгрома города Полемоном в конце I в. до н.э. Пребывание сарматов в степях Северного Причерноморья и Северного Кавказа, отразившееся на археологических материалах главным образом I-III вв. н.э., привело к сарматизации культуры античных городов, проникновению многих элементов сарматской культуры в позднескифскую культуру Крыма и нижнего Днепра.

Изучение большого археологического материала, существенно дополняющего письменные источники, позволяет осветить историю и этапы развития народов Северного Кавказа на протяжении скифской и сарматской эпох. Это касается прежде всего большого массива меотских племён, упоминаемых в античных литературных и эпиграфических источниках. Археологам удалось выяснить местное происхождение меотской культуры, связанной своими корнями с аборигенным осёдлым населением переходной эпохи от конца бронзы до начала железного века. В течение более чем тысячелетия прослеживается развитие этой культуры, а следовательно, и народа, осложнённое сначала воздействием киммерийцев, скифов, а затем сарматов.

Изучение меотских городищ и поселений позволило сделать важные и интересные выводы относительно хозяйственной деятельности меотов в разные периоды их существования. Установлено, что меотские племена в течение всей своей истории были осёдлыми и основным их занятием являлось земледелие. Городища, особенно такие, как Елизаветинское или Семибратнее, были центрами ремесла и торговли. Как и в Скифии, у меотов наблюдается развитое металлообрабатывающее производство, при этом здесь вырабатываются некоторые специфические формы наступательного вооружения, например мечи без металлического перекрестья, широко распространённые по всему Северному Кавказу не только у меотов, но и у ранних сарматов Кавказа и Подонья. Меотские массивные наконечники копий отличаются по форме пера от скифских. Специфически меотскими исследователи называют некоторые формы бронзовых зеркал и украшений.

Уже с V в. до н.э. у меотов распространяется гончарный круг, что позволяет говорить о выделении гончарства в особое ремесло. Это существенно отличает меотов от скифов и сарматов, у которых даже на позднем этапе их развития гончарный круг не был известен. Серая гончарная керамика меотского производства разнообразна по формам. Одни из них местного происхождения, другие подражали боспорским. Помимо меотских памятников, меотская гончарная керамика достаточно часто встречается в сарматских погребениях, что говорит о её производстве не только для собственных нужд, но и на продажу.

Близость боспорских городов способствовала интенсивной торговле меотов с античным миром. Предполагают даже, что на Елизаветинском городище существовала боспорская торговая фактория. Тесные контакты с греками привели к значительной эллинизации местного населения. Особенно это коснулось синдов — меотского племени, территориально примыкавшего к Азиатскому Боспору, а при Спартокидах включённого в состав Боспорского царства.

Достаточно высокому уровню экономического развития соответствовал и уровень развития социальных

(294/295)

отношений. У синдов уже в V в. до н.э. наблюдается значительная имущественная и социальная дифференциация, у других меотских племён она заметна главном образом с IV в. до н.э. Именно в IV-III вв. до н.э. идёт активный процесс классообразования, происходит создание союза или союзов меотских племён, активно воевавших с Боспорским царством.

Археологические источники позволяют проследить постепенное проникновение в меотскую среду начиная с III в. до н.э. ираноязычных сарматских племён, процесс их ассимиляции местным населением и вместе с тем всё возрастающую сарматизацию меотской культуры. Во II-I вв. до н.э. археологами наблюдается интенсивное оседание сарматов среди меотского населения, что привело к выделению богатой полукочевой сарматской или смешанной сарматско-меотской верхушки общества, господствовавшей над рядовым меотским населением, подвергшимся сильной сарматизации.

Только благодаря изучению археологических источников (письменные источники отсутствуют) исследователям удаётся раскрыть историю и культуру древнего автохтонного населения центрального Кавказа. Это носители кобанский археологической культуры, постепенное развитие которых прослеживается с эпохи поздней бронзы до сарматского времени, а в горных районах — до раннего средневековья. Происхождение кобанской культуры и её носителей пока окончательно не восстановлено. Что касается их судеб, то большинство кавказоведов придерживаются мнения, что эта древняя кавказская этническая общность являлась мощным субстратом в последующем формировании почти всех современных народов Северного Кавказа.

Господствующими типами хозяйства в ареале кобанской культуры были земледелие и скотоводство особой формы, обусловленное вертикальной зональностью Кавказского региона. Население вело осёдлый образ жизни. Лишь для горных районов был характерен отгонный тип животноводства с постоянно действующим циклом сезонного перегона скота из высокогорной в предгорные равнины и обратно.

Богатство металлом горных районов Кавказа способствовало развитию бронзолитейного производства. Расцвет металлообработки бронзы приходится на конец II — начало I тысячелетия до н.э. Археологические источники говорят о высоком уровне технологии и техники обработки бронзы, сурьмы, серебра в это время. Продукция кобанских бронзолитейщиков расходилась далеко за пределы Кавказа. Она известна на западе, в средней и Юго-Восточной Европе, в Северном Причерноморье, нижнем Подонье и Поволжье. С другой стороны, устанавливаются и обратные связи, которые фиксируются по находкам выразительных металлических предметов из Восточной и Средней Европы. Но наиболее тесными были контакты со степными кочевниками Северного Причерноморья, для которых, как уже было сказано выше, кобанцы изготавливали бронзовые предметы конского снаряжения и некоторые формы оружия. Этому во многом способствовали походы киммерийцев, а затем и скифов через Кавказ в страны Переднего Востока. Со скифами исследователи связывают особенно бурный прогресс в развитии железной металлургии у племён кобанской культуры в VII — начале VI в. до н.э. Именно скифские походы способствовали ускоренному освоению производства из железа особенно необходимых предметов и в первую очередь — железного оружия новейших образцов.

В результате тесных контактов, военных и мирных, между носителями кобанской культуры, с одной стороны, и скифами — с другой, в VII-VI вв. до н.э. происходил процесс «скифизации» кобанской материальной культуры. Однако это был лишь внешний налет, тогда как в основных чертах она сохранила свой местный облик.

Довольно сложная картина наблюдается в территории центрального Кавказа в сарматский период (III в. до н.э. — III в. н.э.). Археологические материалы, накопленные за два последних десятилетия, позволяют выявить существенные различия между памятниками предгорной и равнинной зон, с одной стороны, и горной — с другой. Стало достаточно очевидным, что в предгорной равнинной зоне происходил процесс проникновения ираноязычных кочевников и оседания их там на землю. В горной же зоне сохраняются старые традиции в погребальных сооружениях, обряде и инвентаре, т.е. в сарматскую эпоху в горных районах центрального Кавказа продолжали обитать местные племена — прямые потомки древних кобанцев.

В предгорной и равнинной частях Кавказа для III-I вв. до н.э. отмечаются две группы памятников — восточная и западная. В восточной группе влияние сарматов гораздо менее заметно, чем в западной. Предполагается, что территория именно западной группы была более подвержена в это время оседанию ираноязычных кочевников. Пришлые ираноязычные племена не жили изолированно среди местного населения, а смешивались с ним.

Не менее интересные выводы позволяют сделать археологические источники, относящиеся к позднесарматскому периоду. В частности, можно предположить, что аланы, которые фигурируют в письменных источниках средневековья, — это смешанная группа населения центральных районов Кавказа, в которую входили потомки автохтонных племён и пришлое сарматское население.

Итак, мы стремились показать становление, развитие и закат археологических культур скифской и сарматской эпох на юге Восточной Европы, отражающих быт, экономику, духовный мир, социальный строй и историю их носителей. Приблизительно с середины III в. н.э. начинается период упадка у всех народов, о которых шла речь в настоящем томе. Это было время, когда на исторической арене появились готы, вернее, мощный племенной союз во главе с продвинувшимися в Северное Причерноморье готами. Пришельцы положили конец сарматскому владычеству, захватив главенствующую роль в варварском мире Северного Причерноморья и неся гибель античным городам побережий Понта, а также скифским поселениям в Крыму и на нижнем Днепре. Вторжение в северопричерноморские степи гуннов в IV в. н.э. привело к окончательному уничтожению сарматских союзов племён. Часть населения погибла, другая была увлечена гуннами в их движении на запад, на разгром Римской империи.

наверх