[ коллективная монография ]
Древние цивилизации.
/ Под общей редакцией Г.М. Бонгард-Левина.
// М.: «Мысль»: 1989. 480 с. ISBN 5-244-00274-0
[ аннотация: ]
В книге ведущих советских востоковедов и антиковедов повествуется о древних цивилизациях Египта и Месопотамии, Ирана и Средней Азии, Индии и Китая, Греции и Рима, Японии и Америки, об их материальном и духовном вкладе в сокровищницу человеческой культуры.
Для широкого круга читателей.
Оглавление
Введение. — 5
Глава I. Расселение и численность древнейшего человечества. — 13
Глава II. У истоков древних цивилизаций. — 23
Глава III. Древняя цивилизация Египта. — 37
Глава IV. Древние цивилизации Африки. Южная Аравия. — 71
Глава V. Древние цивилизации Месопотамии. — 89
Глава VI. Цивилизации древней Малой Азии. — 119
Глава VII. Цивилизации Древнего Ирана. — 135
Глава VIII. Древние цивилизации Закавказья. — 165
Глава IX. Цивилизация скифов. — 179
Глава X. Древние цивилизации Средней Азии. — 193
Глава XI. Древние цивилизации Афганистана. — 211
Глава ХII. Древнеиндийская цивилизация. — 219
Глава XIII. Древние цивилизации Юго-Восточной Азии. — 241
Глава XIV. Древнекитайская цивилизация. — 251
Глава XV. Древнеяпонская цивилизация. — 281
Глава XVI. Древнегреческая цивилизация. — 289
Глава XVII. Эллинистическая цивилизация. — 347
Глава XVIII. Древнеримская цивилизация. — 385
Глава XIX. Цивилизации Древней Америки. — 453
[Со стр. 2:]
Авторский коллектив:
Аверинцев С.С., Алексеев В.П., Ардзинба В.Г., Бандиленко Г.Г., Бауэр Г.М., Бонгард-Левин Г.М., Гуляев В.И., Дандамаев М.А., Деопик Д.В., Клочков И.С., Кормышева Э.Е., Кошеленко Г.А., Куббель Л.Е., Лесков А.М., Маринович Л.П., Массон В.М., Мещеряков А.Н., Мунчаев Р.М., Павлова О.И., Павловская А.И., Раевский Д.С., Сарианиди В.И., Степугина Т.В., Штаерман Е.М.
Заключение. [С.С. Аверинцев, Г.М. Бонгард-Левин] ^
[Иллюстрации не приводятся.]
Из всех цивилизаций, какие создало человечество, древние цивилизации, казалось бы, дальше всего от нас как по времени, так и по своему облику.
Хронологические дистанции в самом деле внушительны: если до Рима времен Августа — два тысячелетия, до Афин времён Фемистокла — два с половиной, то до Вавилона времён Хаммурапи — чуть меньше четырёх, до начала египетской государственности — около пяти, а до рождения древнейших городских поселений в Иерихоне и Чатал-Хююке — почти все десять. Не приходится удивляться, что временная отдалённость часто скрадывает очертания: много загадок, много неясностей, огромные пробелы в документации. Но даже тогда, когда документы сохранились, их прочтение и понимание на всех этапах — от лингвистической дешифровки до содержательной интерпретации — сильно затруднены.
Проблема понимания, эта центральная проблема гуманитарных наук, стоит особенно остро. Ибо уж очень необычен мир древних цивилизаций, очень несоизмерим он не только с нашим опытом, с
(469/470)
Портрет философа. Греция. Около 240 г. до н.э.
опытом нашей эпохи, но и с опытом старого, непосредственно нами унаследованного культурного предания. И средневековье с его верованиями и обрядами, с его книжностью, богословскими, юридическими, этическими представлениями часто кажется нам далёким, и всё же положение истолкователя средневековой культуры принципиально иное просто потому, что наша культура, наша наука ещё застали при своём рождении реликты средневековья в народной жизни, в патриархально-крестьянской психологии, в религиозном быту.
У древних цивилизаций — принципиально другой уровень «инаковости» по отношению к нашей. Достаточно вспомнить такие повсеместно принятые обычаи древнего мира, как человеческие жертвоприношения или храмовая проституция. Мы слишком легко забываем, что обычаи эти были знакомы даже Элладе. Накануне Саламинской битвы Фемистокл распорядился торжественно отдать на заклание трёх знатных персидских юношей в жертву Дионису Пожирающему; и примерно в те же времена величайший поэт Греции Пиндар воспел благочестие некоего Ксенофонта Коринфского, подарившего святилищу Афродиты сотню «девиц о многих гостях», чтобы они во славу богини обирали «плод» своей молодости с «любвеобильного ложа», в точности так, как это делали бесчисленные служительницы при храмах Иштар или индийские гетеры-«дэвадаси». И поэт выдает некую тайну мира, где всё это было возможно, назидательно добавляя: «Где вершит Неизбежность, там всё — хорошо».
«Неизбежность» — исключительно ёмкое слово для обозначения предопределения в жизни людей; что отделяет тот способ жить от более поздних, так это не «свобода отношений полов» и не жестокость, а именно мера власти «неизбежности». Скажем, заклание персидских юношей озадачивает вовсе не тем, что оно жестоко: в сравнении с одной Варфоломеевской ночью зарезать всего трёх человек — капля в море. Но во время Варфоломеевской ночи гугенотов убивали за то, что они, гугеноты, — иноверцы; расправиться с человеком за его убеждения — значит всё же принять к сведению его как личность, хотя и очень страшным способом. Сама идея акта заклания принципиально иная: просто человеку даётся статус жертвы, только особенно высокого класса. Кстати, о жертвенных животных — разве при наших размышлениях о классической античной архитектуре нам легко вообразить, что во времена своего функционирования древние храмы, включая Парфенон и другие беломраморные чудеса Эллады, должны были напоминать общественные бойни? Как бы мы вынесли запах крови и горелого жира? А ведь это был быт античных святилищ.
(470/471)
Голова Будды. Гандхарская статуя. III в. н.э.
В связи с вопросом о том, в какой мере чужд нашему воображению облик древних цивилизаций, мы часто вспоминаем именно Грецию, потому что она кажется близкой. Ведь одна только психология рабства порождала на каждом шагу поразительные явления. Те самые люди, которые создали идеал свободы для последующих эпох, ибо очень остро чувствовали права гражданина, могли вовсе не чувствовать прав человеческой личности. Права имел член общества, чужой же принципиально был бесправен. Это не просто узость, чёрствость, подобная сословному или национальному высокомерию, известному из недавней истории, а стройная, неумолимо логичная система взглядов, цельная жизненная установка, не похожая на «раздвоенность» сознания позднейшего «христианского» аристократа, который знал, что как христианин он обязан считать всех людей своими братьями, а как дворянин отнюдь не считает братьями ни человека ниже его по социальному статусу, ни инородца, ни иноверца. Так что концы явно не сходятся с концами. Кастовое сознание, в качестве реликта дожившее в Индии до наших дней, не допускает никакого раздвоения. В лучшую пору демократических Афин раба, которого ни в чём не обвиняли и даже не подозревали, а только привлекали к дознанию как свидетеля, в обязательном порядке полагалось допрашивать под пыткой (великий комедиограф Аристофан обыграл этот обычай в сугубо потешном контексте, и его публика, наверное, от души смеялась). Примечателен и характерен для древних нравов даже не факт такого рода сам по себе — мало ли какие несправедливости видела история в последующие эпохи! — а отношение к нему в самом просвещённом и самом свободном государстве тогдашнего мира.
Жестокость ещё не нуждается ни в обосновании средствами фанатизма, ни в прикрытии средствами лицемерия; в отношении к рабу или чужаку, к тому, кто стоит вне общины, она практикуется и принимается как нечто само собой разумеющееся. Лишь к исходу древности картина меняется, и это знаменует приход иных времён. Цари Вавилона и Ассирии бесхитростно хвалились тем, что ведут завоевательные войны и наводят на соседей ужас; но римская пропаганда уже пыталась убедить своих и чужих, что Рим завоевал полмира лишь в порядке законной и вынужденной самозащиты против агрессивных соседей, а удерживает власть над завоёванными землями для блага других народов. В том же Риме Сенека заговорил о рабах как собратьях по человечеству. Нельзя отрицать, что эта фразеология сопровождалась реальным, хотя и ограниченным смягчением нравов.
Да, древние цивилизации были основаны на исключении чужака и презрении к неполноправному, презрении откровенном и спокойном, не прикрытом лицемерием, не
(471/472)
Бодхисатва. Гандхарская школа скульптуры. II-III вв. н.э.
смягчённом оговорками. Да, выразившееся в них архаическое мировоззрение, которое было, по известному выражению Энгельса, «по существу абстрактно, всеобщно, субстанциально...» и языком которого были прежде всего миф и ритуал, которое ориентировалось на ритм природных циклов, вначале просто не знало того, что мы называем личностным. Всё это — правда, но лишь одна сторона правды. Именно в лоне древних цивилизаций, в ходе того уникального по своему размаху духовного брожения, которое отличает I тыс. до н.э., — рождение конфуцианства и даосизма в Китае, буддизма и джайнизма в Индии, зороастризма в Иране, этического монотеизма пророков в Палестине, философских школ в Греции — впервые и с первозданной простотой и силой были провозглашены два принципа: всечеловеческое единство и нравственное самостояние личности. Немецкий философ Карл Ясперс (1883-1969) назвал эпоху VIII-III вв. до н.э. от Тихого океана до Атлантики «осевым временем» мировой истории, оценивал её как водораздел между инерцией «доосевого» традиционализма и осознанием возможностей выбора и ответственности. Действительно, VIII-III вв. до н.э. — исключительно важная эпоха в истории человечества, в развитии древних цивилизаций. Она отмечена крупными сдвигами в социальной сфере, образованием великих империй, рождением мировых религий, оформлением собственно философских систем, укреплением научного знания.
Буддизм — первая во времени из мировых религий, а само понятие мировой религии предполагает проповедь и вербовку прозелитов, ломающую кастовые, племенные, этнические границы. Один раннехристианский писатель сказал, что христианами не рождаются, а становятся. Ранние буддисты могли бы то же сказать о себе. Недаром буддизм не только вышел за пределы Индии, но в конце концов удержался именно вне её — подобно тому как христианство, обратив все народы Средиземноморья, утратило иудеев, тот самый народ, из среды которого оно вышло.
Наряду с буддизмом и христианством — мировыми религиями, живущими до сих пор, — под конец древности к уровню мировых религий приближаются митраизм, гностические движения и особенно манихейство, находившее неофитов от Западного Средиземноморья до Центральной Азии. Уже после завершения пути древних цивилизаций явилась последняя мировая религия — ислам, воспринявший импульс универсализма и религиозного космополитизма. Собственно говоря, для мировой религии наиболее принципиальным признаком оказывается даже не фактический ареал её распространения, но внутренняя установка на отрицание пределов сакральной, родовой или этнической общины, апелляция не к роду, а к личности.
«Враги человеку — домашние его», «Нет пророка в своём отечестве», «Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью её, и невестку со свекровью её», «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня» — эти евангельские изречения очень характерны не только для христианства, но, шире, для нового типа «учения», зовущего личность выйти из инерции родовых норм, осуществить выбор. Сходные по духу наставления проповедовал своим последователям Будда: «Человека, помешавшегося на детях и скоте, исполненного желаний, похищает смерть... Ни дети, ни отец, ни даже родственники не могут быть защитой тому, кого схватила смерть. У родных не найти защиты. Зная эту истину, пусть мудрец, внутренне сдержанный, очистит себе путь, ведущий к нирване»; «Что бы ни сделали мать, отец или какой другой родственник, истинно направленная мысль может сделать ещё лучшее». Такое учение могло быть не только религиозным. Греческие философские школы, особенно в эпоху эллинизма, тоже вели вселенскую проповедь и принимали прозелитов из всех народов. Например, некий карфагенянин Газдрубал отправился во II в. до н.э. на зов философии в Афины и
(472/473)
Юноша, читающий папирус. Статуя эпохи эллинизма.
прославился как платоник под именем Клитомаха. Возникает совершенно новый феномен «обращения» в религиозную или философскую веру — выбора доктрины и вытекающих из неё норм поведения.
Пока нравственность не отделилась от сакрально-родовых табу и личное моральное сознание без остатка отождествляло себя с общественным мнением родового, этнического коллектива, самостоятельный акт, в котором человек выбирает для себя образ мыслей и образ жизни, был невозможен: человек мог иногда нарушить общепринятые нормы, но не мог искать для себя других норм.
Разрушение автоматизма традиции рода сделало жизненную позицию индивида проблемой и расчистило место для психологии «обращения». Естественно, что авторитет традиции, безраздельно господствовавший до тех пор, вступил в борьбу с авторитетом доктрины (вспомним, что Сократа и других философов обвиняли в подрыве родительской власти!), но чаще всего не выдерживал встречи с новой эпохой. В условиях общественных кризисов философия все решительнее выдвигает притязание на то, чтобы быть «искусством жизни», единственным источником правильной моральной ориентации индивида.
В период древних цивилизаций была открыта власть идеи как нечто противостоящее абсолютизации ритуализма. Исходя из идеи можно было заново строить поведение человека среди людей; отсюда такая красочность необычных бытовых деталей в биографиях греческих философов, вплоть до бочки Диогена, — это не пустая анекдотическая сторона всемирной истории философии, а доведённое до наглядного, шокирующего жеста выражение мысли о необходимости следовать не обиходу, не привычке, но истине.
Мыслители древних цивилизаций — герои легенд, подчас причудливых (чего стоят хотя бы рассказы о Лаоцзы!), но их критика обихода действием, их сверхчеловеческий авторитет — альтернатива преодолённому ими авторитету привычки.
Величайшее открытие древних цивилизаций — принцип критики. Апелляция к идее, к «истине» давала возможность критиковать данности человеческой жизни вместе с мифом и ритуалом, в котором эти данности сакрализовались и мистифицировались. Будда-Шакьямуни — лишь человек, но боги склоняются перед ним, потому что он преодолел инерцию мировой неволи и мирской привязанности, а они — нет.
В лоне древних цивилизаций началась борьба между религиозной верой и её рационалистической критикой. Однако и вера и рационализм — порождения великого сдвига, происшедшего в древности и открывшего возможности выбора, поставившего на место традиции мифов — системы идей. И вере, и рационалистическому просветительству присущи общие черты: вызов, бросаемый «нечестивому» или «неразумному» миру, и с точки зрения веры, и с точки зрения разума погрязшего в «заблуждениях», потребность спасти этот мир, привести его к истине, а потом неизбежность пропаганды, проповеди, а также готовность при экстремальных ситуациях подтвер-
(473/474)
Христос-учитель. Статуя. III в. н.э.
дить свою верность истине мученичеством. (Для буддизма или конфуцианства пафос мученичества имеет существенно меньшее значение.)
О ветхозаветных пророках любили рассказывать, что они расплачивались за правду жизнью: Исайя будто бы был распилен деревянной пилой, Иеремия — побит камнями. Но тот же мотив очень часто возникает в легендах о философах Греции: Зенон Элейский на допросе в присутствии тирана Неарха откусил себе язык и выплюнул его тирану в лицо; Анаксарх, растираемый железными пестами в ступе, крикнул палачу: «Толки, толки Анаксархову шкуру — Анаксарха тебе не истолочь!» Центральный образ греческой традиции — Сократ невозмутимо подносит к губам чашку с цикутой. Древность поставила задачу — искать истину, делающую человека свободным. Древность выдвинула идеал верности истине, которая сильнее, чем страх перед насилием. Другими словами, древность вывела человека из «утробного», доличностного состояния, и он не может возвратиться в это состояние, не перестав быть человеком.
Отмеченные черты встречаются в разных странах и культурах. Приобретая различную форму, они вместе с тем определяют особенности мира древних цивилизаций, отражают общие закономерности его развития. Другая весьма существенная сторона картины связана с тем общечеловеческим масштабом, который не только объективно присутствовал в обмене материальными и духовными ценностями, соединявшем культуры Востока и Запада, но и был субъективно осознан в духовных движениях самой же древности — в учениях киников и стоиков, в буддийской и раннехристианской проповеди.
Уже с глубокой древности племена и народы Востока и Запада находились в тесных контактах, обогащали друг друга достижениями материальной и духовной культуры. Поскольку на Востоке цивилизация сложилась намного раньше, долгое время Запад оставался по преимуществу «принимающей» стороной, реципиентом влияний. Греческая культура никогда не смогла бы достичь такой высоты, если бы она не была наследницей культур древнего Востока. Это понимали и эллины — биографическая традиция о философах Эллады пестрит достоверными или вымышленными указаниями на ученичество у восточных мудрецов, так что мотив встреч греческого мыслителя с учёными жрецами Египта или Вавилона стал ходячим стереотипом. Амплитуда греческих заимствований простирается от воспринятых с Востока видов земледельческих культур и пород скота, от финикийского буквенного письма до усвоения открытий ближневосточной науки, прежде всего астрономии и геометрии.
Воздействие материальной культуры Востока испытали в своё время не только греки и италийцы, но и народы других областей Европы. Из Передней Азии и с Кавказа пришли в Европу овёс и рожь. Важным был вклад Востока в освоение металлов и развитие металлургии у народов Запада.
В свете новых данных мир древних цивилизаций предстаёт не как мозаика разрозненных этнических, культурных и социальных компонентов, но как единое целое, отдельные части которого находились в постоянных и тесных контактах, ведших к взаимовлиянию и взаимообогащению. Несмотря на географическую удалённость, очень древними были контакты Ближнего Востока с Индией и Средней Азией; влияние месопотамских цивилизаций доходило до Аравии. Общение отдалённых друг от друга районов нередко осуществлялось, говоря словами академика Б.Б. Пиотровского, посредством «эстафетных» связей. Именно так можно объяснить, например, контакты древних культур Европы и Дальнего Востока. Археологические исследования показывают, что в VIII-III вв. до н.э. не спорадические, а постоянно действующие связи охватывали огромную дистанцию — до 7 тыс.км. Этот путь проходил от Балкан и Северного Причерноморья до Ордоса, захватывая Урал, Алтай, Туву. По Великому шёлковому пути
(474/475)
Поцелуй Иуды. Мозаика. Сант Аполлинаре Нуово. Равенна. Начало VI в. н.э.
товары и предметы искусства передавались из Китая до Средиземноморья. Древневосточное единство сохранилось и даже укрепилось после того, как на исторической арене появились античные цивилизации Запада. Греки и римляне добирались до Индии, реже — до Китая, индийские торговые колонии существовали в Иране и Египте, а римские фактории — в Южной Индии, в египетскую Александрию сухопутным и морским путем везли свои товары индийские, бактрийские и скифские купцы.
Исключительно важными этапами в углублении контактов Запада и Востока были походы Александра Македонского, эллинистические государства, Римская империя. Складывался синтез культур, именно синтез: не амальгама разнородных элементов, а органическое целое, новый и своеобразный этап развития культуры. Достаточно вспомнить греко-бактрийское и гандхарское искусство, кушанский пантеон, александрийскую науку, позднее — фаюмские портреты, образный мир раннехристианской литературы. В этом синтезе закладывались основы долговечных канонов византийского и западноевропейского средневековья.
Интереснейшей страницей в истории отношений античности с Востоком был завершающий период кризиса римского общества и его культуры. В это время Восток, прежде всего Иран с его учением магов и Индия с религией и философией брахманизма, вызывает почтительный, благоговейный интерес как эталон высокой мудрости, надежда на выход из собственного духовного тупика. В конце концов победа христианства над греко-римским язычеством тоже была отчасти победой Востока. По крайней мере христианские апологеты любили подчёркивать большую древность восточной мудрости сравнительно с эллинской. Но надо помнить, что в последней борьбе соперником христианства был не столько культ Юпитера или Аполлона, сколько культ Митры, Исиды, а затем Мани.
В этой связи стоит заметить, что неразумно рассматривать «античность вообще» статично, как раз и навсегда данный феномен. Микенская Греция, Афины эпохи Перикла, Римская империя, особенно
(475/476)
Неизвестная святая. Мозаика. Карфаген. Конец V — начало VI в. н.э.
поздняя, — какие несхожие социальные структуры, пути культурного творчества, формы идеологии! Но всегда перед нами последовательное движение вперёд. Порой мы видим стагнацию, даже возвращение вспять, но в конечном счёте — выход к более прогрессивным типам общественного развития.
В историографии давно утвердилось обыкновение связывать практически все достижения древних культур с миром осёдлых земледельцев и ремесленников. Соседствовавшие с ними кочевники-скотоводы обычно воспринимались как разрушительная сила, уничтожающая цивилизации. Однако современные исследования показывают, что кочевые народы внесли свой, и притом весомый, вклад в общую сокровищницу человеческой культуры. Они освоили необозримые просторы степей, недоступных для земледельцев пустынь и полупустынь, создали свою культуру, приспособленную к тем условиям, часто экстремальным, в которых жили. Земледельцы и кочевники по сути дела не могли бы существовать друг без друга, без взаимного обмена продуктами скотоводства и земледелия — важнейшего элемента хозяйственной системы древнего мира.
Рабовладельческие общества, как «восточные», так и «западные», никогда не занимали всю заселённую человеком часть земли — они всегда жили в окружении «варварской» периферии многочисленных народов, у которых ещё длилась эпоха первобытнообщинного строя. По мнению некоторых исследователей, существование и развитие рабовладельческого общества и развитых цивилизаций в принципе было невозможно без такого окружения: «варварская» периферия служила основным источником рабской рабочей силы.
Динамика взаимоотношений между зоной раннеклассовых государств и зоной первобытных народов достаточно сложна. Развитие первых идёт в значительной мере за счёт вторых. Неравноправная торговля, изъятие потребных растущему рабовладельческому хозяйству сырьевых ресурсов, наконец, захват рабов — вот далеко не полный перечень способов эксплуатации первобытных обществ государствами. Однако вторжение, прямое или косвенное, классовых обществ в ту зону, где сохранялись ещё первобытнообщинные отношения, означало невольное (часто трагическое!) содействие прогрессу народов всего ареала. Разлагались традиционные отношения, ускорялась общественная дифференциация, господствующие слои стремились упрочить своё положение, становясь организаторами борьбы против надвигавшихся «варваров». Не раз бывало, что эти «варварские» народы изменяли баланс сил в свою пользу: завоёвывали сопредельные земли, где уже были развитые цивилизации, и наследовали их культуру.
Фундамент древних культур закладывали не только те народы, у которых эти культуры получили расцвет, но и неисчислимое множество безвестных тружеников, оторванных насилием от своих очагов и брошенных в каменоломни, мастерские, на поля рабовладельческих вилл. Известно, что прославленные афинские художники-вазописцы были нередко чужеземными рабами в Афинах. Рабом-фригийцем рисует легенда знаменитого Эзопа, к
(476/477)
Портрет молодой женщины. Фаюм. II-III вв. н.э. (?)
которому восходит жанровая традиция басни; оттуда же, из Фригии, происходил другой раб — выдающийся мыслитель Эпиктет, в философии которого стоическая доктрина неотделима от выстраданного личного опыта человека, оберегающего внутреннюю свободу в условиях неволи. Римским комедиографом, к которому восходят истоки европейской драмы, был Теренций — раб из Северной Африки. Госала — создатель учения адживиков, одного из главных соперников раннего буддизма в Индии, происходил, как показывает само его имя, из социальных низов — «рождённый в хлеву».
Далёк мир древних цивилизаций и одновременно очень близок. Близок не только нашей пытливой мысли, но и нашей повседневной жизни. Самое повседневное — буквы алфавитов, шире — письменные знаки, ими постоянно пользуется современный мир. Китайская иероглифическая письменность пока живёт без принципиальных изменений без малого четыре тысячелетия. Алфавитное письмо изобрели финикийцы три тысячелетия назад; от финикийцев его приняли греки, к алфавиту которых восходят и латиница, и кириллица. Колесо и календарь, компас и бумага — наследие древности.
Древний Восток оставил нам такие непреходящие ценности, как эпос о Гильгамеше и «Книга Иова», «Махабхарата» и «Рамаяна», «Песнь песней» и «Шицзин», драмы Калидасы и парадоксальные, пугающие своей глубиной притчи Чжуанцзы, строгая египетская скульптура и смягчённая разнородными веяниями кушанская пластика, пирамиды и персепольские архитектурные комплексы, мудрость «Дхаммапады» и «Экклезиаста»... Греко-римская античность сохранила имена Гомера и Пиндара, Эсхила, Софокла и Еврипида, Аристофана, Платона и Лукреция, Катулла, Вергилия, Горация и Овидия, Сенеки и Тацита, которые памятны каждому и полны значения для каждого. Эпохи европейской культуры находили все новые подходы к античному наследию: средневековье открыло для себя строгость мысли Аристотеля, Возрождение — живую прелесть Цицерона и Вергилия, эпоха абсолютизма — сарказм Тацита, пора Великой французской революции — пафос республиканского вольнодумия.
Столь несхожие умы XIX столетия, как Генрих Гейне и Глеб Успенский, видели в статуе Афродиты Милосской гуманистический идеал человеческой красоты, какой она должна явиться в мире будущего... Но XX век сумел полюбить и другую древность, с совсем иными чарами — например, оказались эстетически освоенными наследие искусства майя, художественные традиции Чёрной Африки, Японии. В прикосновении к первозданности древнего вйдения мира наша культура не раз искала и будет искать новые импульсы для творчества.
Древние цивилизации — не угасшие миры, но часть современной культуры. И мы обращаемся к ним не только ради эстетического наслаждения завещанными древностью шедеврами литературы и искусства. Уроки прошлого должны служить благородным целям нашей эпохи — взаимопониманию народов, взаимному обогащению ценностями культуры, нравственному воспитанию всё новых поколений.
|